Палатка, в которую вечером ушел генерал, стояла дальше маршальской, и вот возле нее люди были: человек десять кэналлийцев, пеших и конных. Больше всего они походили на вернувшихся с вестями разведчиков, и у Дени от сердца почти отлегло. Подслушивавший по своему обыкновению балбес напутал, за что и получит, причем немедленно, однако убедиться, что Савиньяк в порядке, все же хотелось.
Наскоро поправив шейный платок и застегнув куртку, теньент быстрым шагом прошел мимо шушукавшихся по-своему эквестров и почти налетел на одетого по-походному Алву. Точно, новости, и как бы не новое сражение на носу.
– Колиньяр, – генеральский оклик был спокоен и деловит, – подойдите. Вы пьяны?
– Н-нет.
– Удачно. Вы должны знать Лэкюрё и тех, кто исчез вместе с ним, в лицо.
– Я знаю, – неужели нашли?! Похоже на то, и, похоже, мертвых.
– Тогда вы едете со мной.
– Да, сударь, но я должен получить разрешение моего генерала.
– Это невозможно. Генерал Савиньяк умер около часа назад.
– Так это…
Умер! Все-таки умер… Дурак не ошибся и не перепутал. Савиньяка больше нет, теперь придется слушаться других, что-то делать, куда-то ехать… Ах да, надо опознать Лэкюрё…
– Разрешите мне пройти к моему генералу.
– Нет.
– Пустите! Я все равно…
Боль в плече была дикой, но она отрезвила. Он же видел, как кэналлиец останавливал Кракла, видел и тоже попался!
– Здесь ты больше не нужен, – Алва передвинул руку, ослабляя хватку, но держать не перестал, только что-то быстро велел своим по-кэналлийски. – Ты не женщина, не старик и не можешь отложить жизнь и дела' ради смерти. Даже такой.
– У меня нет дел. Больше нет…
– Есть. Нужно принять полковника Лэкюрё с адъютантом. Ты их знаешь, и ты не пьян. Идем.
– Да, сударь, – да кому он нужен этот Лекюрё! Кому оно вообще… Генерала жаль до неистовства, а в голову лезет, что опять придется болтаться при Манрике, и Манчу теперь не выкупить… Хороший, чудесный человек умер, его нет и не будет, а ты думаешь о своих делишках. Дрянь, шкура корыстная…
– Мой генерал, позвольте… Я сейчас вернусь, мне надо за лошадью.
– Не надо, – отрезал кэналлиец, но пальцы разжал, – Манча теперь твоя, ее седлают.
Создатель, еще и это!
– Нет, она же… Я не возьму! Кровная мориска из ваших конюшен не имеет цены.
– Это подарок Арно. Он за тебя поручился, только изволь выучиться как следует ездить. Эстебан тебе поможет.
– Мой генерал, я… Я в самом деле хотел эту лошадь, я многое хотел, но если б только можно было сделать так, чтобы все было не так… Чтобы ничего не было!
– Глупости. Есть люди, которых лучше потерять, чем не знать. Арно из их числа, так что нам с тобой повезло.
Наверное, повезло, только как же сейчас скверно. Помри месяц назад Манрик, адъютанты с порученцами разве что гадали бы, кто его сменит, а ведь старик – неплохой человек, даже хороший, так что пусть живет, только Савиньяк… Пока он был, как-то не думалось, что это значило для армии, для Талига, для тебя, зато теперь все стало ясно.
Топот, звяканье железа, ночь выпускает десяток конных с двумя лошадьми в поводу. Светлый, почти туманный силуэт – жеребец Алвы, и рядом ожившая тьма со звездой на плече. Манча. Его лошадь, подарок его генерала. Просьба адъютанта – такая мелочь, но Савиньяк не забыл…
Светлый всхрапывает, валится плечом на хозяина, будто хочет что-то сказать. Может, даже говорит, потому что Алва отвечает и сразу же взлетает в седло.
– Ты можешь сидеть на пороге, – бросает он, разбирая поводья, – можешь быть в своей палатке, в Олларии, в Алвасете. Легче не будет, разве что в бою. Едем.
5
– Адъютант Савиньяка теперь будет твоим?
– Он брат Жоржа Сабве.
– Нет, Хончо, – другой бы покачал головой, Дьегаррон предпочел смотреть вдаль, – он адъютант Арно Савиньяка.
– Думай как хочешь, – Алонсо не стал ни спорить, ни продолжать разговор. – Ветер… Никак не уляжется.
– Этот ветер теперь навсегда. Сколько раз ты вспоминал Арно в Багряных Землях?
– Вообще не вспоминал, зачем? Он был, и я был, этого хватало… Разве ты думаешь, о клинке, что он не сломан, а о корабле, что он не затонул?
Заорать бы в это небо с его звездами, но ведь мы сильные, мы будем молча мотать жилы и себе, и тем, кто нас любит. И те тоже сильные, они точно так же будут мотать жилы себе и нам. И по кругу, по кругу, но иначе нельзя, пока не кончится либо война, либо жизнь.
– Разве ты думаешь о себе, что ты жив? – тезка по-прежнему смотрел в ночное никуда. – Можешь похвалить себя снова, ты опять угадал и даже больше. Алаты привезли перебежчиков и готовы их отдать, но лишь тебе. В горном Алате не хотят ни убивать талигойцев, ни умирать за Паону.