Татка понимала, что коробки в шкафу нет, что фотки скорее всего тоже на свалке или давно уничтожены, но она так явственно видела эту коробку, синюю, с красивой надписью на крышке… надеялась на чудо: а вдруг!
Коробки в шкафу не было. Татка постояла босая у шкафа и вернулась на подоконник. Сидела на подоконнике, упираясь подбородком в коленки, смотрела на пепельный лунный сад, вдыхала надрывное благоухание сирени под окном, вспоминала. Грызла ногти — была у нее такая неприятная привычка…
Глава 4. Бессонница
— Ты спишь? — спросил Володя.
— Не могу уснуть. Черная полоса… Всю голову себе сломала, не знаю, что делать.
В спальне было темно; слабо светилось длинное окно в частых переплетах рамы; правая створка была распахнута, впуская одуряющий запах персидской сирени.
— А что тут можно сделать? По-моему, не все так страшно, не накручивай себя. Татка не буйная, тихая, как трава, будет сидеть у себя в комнате… только не забывай кормить таблетками.
— Знаешь, я ее не узнаю, она теперь совсем другая… Была буйная. Стала… сам видишь какая.
— Может, это не она? — пошутил мужчина. — Ты рассказывала, что она бунтарь, скандалистка, воровка. Здорово ее привели в чувство. Семь лет не кот начхал. За убийство столько же дали бы, а то и меньше, отмазали бы.
— Ага, и так сплетни по городу, мама почти не выходила и не брала трубку, я взяла академотпуск. Сестра-убийца! Как вспомню… ужас! Позорище! Нас сделали чуть не наркоманами, содержателями притона… а я тогда уже встречалась с Пашей, пожениться хотели. Пришлось отложить. Уж лучше психопатка, чем зэчка.
— Ты говорила с ней, она хоть понимала, что наделала?
— С ней говорить бесполезно, это не человек, это животное. Подлое, жестокое, дурное животное. Тварь. Она ничего не помнила, была не то пьяная, не то похуже. И подружка такая же — проститутка, и дружок — алкоголик не то с туберкулезом, не то со спидом. Была еще одна, прибилась по малолетству, из приличной семьи, так ее сразу увезли куда-то с глаз долой. Соседи убитого парня, он постарше был, говорили, что у него постоянно пьянки были, они вызывали ментов. Малосемейка, там контингент знаешь какой? А эти даже для них были слишком. Там и драки были, и поножовщина.
— Как же она попала в их компанию?
— Она всегда была безбашенная, с ней один отец справлялся. Когда он умер, она пошла вразнос. Может, назло нам, она нас ненавидела. Мы устроили ее в закрытую школу, она несколько раз сбегала, пока ее вообще не турнули. Из дома тоже сбегала. Мама пыталась что-то делать, упрашивала, требовала, лишала карманных денег, запирала, наконец. Так она удирала через окно, представляешь? И теперь снова эта обуза! Тут с Пашей ума не приложу, что делать…
— Не нагнетай, все образуется, — сказал Володя примирительно. — Мы вместе, пробьемся. Она не представляет опасности, по-моему, она сломана, овощ. Даже говорит с трудом, заметила? А Паша… Твой доктор виляет, тянет с тебя… знаем мы эти номера. Нужно забрать его домой, наймем сиделку, получишь право подписи. А он будет себе лежать в своей комнате, никому не помеха. Главное, удержаться на плаву.
— А если он придет в себя?
— Говорят, в коме лежат годами. И потом… всякое ведь может случиться, правда? Его перекроили заново, на нем живого места нет… такие долго не живут.
— Я ставлю за Пашу свечку, — сказала вдруг Вера. — Как иду из больницы, обязательно зайду в храм, там рядом…
— За здравие или за упокой? — ухмыльнулся мужчина.
— Перестань! И так тошно. А теперь еще эта… Слава богу, мама не дожила. Знаешь, у нее еще тот характерец был… Боец! Она и меня строила. Она была царица — крупная, статная, и характер под стать. Я иногда думаю, что отец не выдержал, сбежал из-за мамы. Они оба были сильными, а двое сильных редко уживаются. Хоть ума хватило не развестись.
— Кто была Таткина мать?
— Я видела ее всего один раз, мы наткнулись на них в городе. Мне было тогда четыре, а она с громадным животом, лицо в коричневых пятнах, идет, переваливается как утка. Беременная любовница… пошлость! Помню, с мамой истерика была, ей было бы легче увидеть отца мертвым. Они дико поскандалили. После этого он ушел. Мама называла ее девкой и подлой дрянью. Я помню, как она кричала: «Эта девка, эта подлая дрянь!» Я смотрела на нее во все глаза, я еще ничего не понимала, думала: а как же мама, а как же я? Они держались за руки. Отец смеялся, она жалась к нему. Они были счастливы. Господи, ну никакая! Я бы еще поняла отца, если бы там было на что смотреть. Так нет же! Никакая! Темноволосая, небольшая, в простеньком платье и каких-то детских сандалиях… до мамы ей было далеко, даже я, маленькая, поняла. Работала циркачкой, сломала ногу, не могла больше прыгать, сидела на кассе. Без образования, ни рожи ни кожи. Не понимаю мужиков, чего надо было? Шикарный дом, семья, друзей полгорода, поездки, праздники, и все так бездарно порушить! Отец перестал заниматься бизнесом, кое-что пришлось продать, наш генеральный, дядя Витя Лобан, друг семьи, донес, что он собирается купить дом за городом. Ездят вместе, присматривают. Он же нам рассказал, что родилась девочка и отец совсем с ума сошел, бегает, покупает подгузники и коляски, делает ремонт в новом доме.