Должно быть, вставить трубку и налить в нее хлороформ явилось для него большим напряжением, и я помню, что, когда Гандербай обернулся ко мне и шепотом заговорил, голос у него был слабый и усталый.
-- Подождем пятнадцать минут. На всякий случай. Я склонился над Гарри.
-- На всякий случай мы подождем минут пятнадцать. Но ей, наверно, уже конец.
-- Тогда почему, черт побери, вы не посмотрите и не убедитесь в этом?
Он снова заговорил громким голосом, и Гандербай резко повернулся, при этом на его маленьком смуглом лице появилось очень сердитое выражение. Глаза у него были почти совсем черные, и он уставился на Гарри;
мышца, служащая Гарри для выражения улыбки, начала подергиваться. Я достал платок, вытер его мокрое лицо и, чтобы немного успокоить его, несколько раз провел рукой по его лбу.
Потом мы стояли возле кровати и ждали, Гандербай пристально вглядывался в лицо Гарри. Маленький индиец более всего беспокоился о том, чтобы Гарри не пошевелился. Он не отрывал глаз от пациента и, хотя не произнес и звука, казалось, все время кричал на него:
"Послушайте, ну неужели вы все испортите? " И у Гарри при этом подергивался рот, он потел, закрывал глаза, открывал их, смотрел на меня, на простыню, на потолок, снова на меня, но только не на Гандербая. И все же Гандербаю удавалось каким-то образом удерживать его от движений. Запах хлороформа действовал угнетающе и вызывал тошноту, но я не мог выйти из комнаты. У меня было такое чувство, будто кто-то надувает огромный шар, который должен вот-вот лопнуть, но глаз я отвести не мог.
Наконец Гандербай повернулся ко мне, кивнул, и я понял, что он готов действовать дальше.
-- Подойдите к той стороне кровати, -- сказал он. -- Мы возьмемся за края простыни и потянем ее, но прошу вас, очень медленно и очень осторожно.
-- Потерпи еще немного, Гарри, -- сказал я и, обойдя вокруг кровати, взялся за простыню.
Гандербай стоял напротив меня, и мы принялись очень медленно стаскивать простыню, приподняв ее над Гарри, при этом мы немного отступили от кровати, но одновременно наклонились, пытаясь заглянуть под простыню. Хлороформ распространял ужасное зловоние. Помню, что я пытался не дышать, а когда более не мог сдерживать дыхание, попытался дышать неглубоко, чтобы эта дрянь не попадала в легкие.
Стала видна грудь Гарри, или, лучше сказать, верх полосатой пижамы, которая скрывала ее, а потом я увидел белую тесьму его пижамных брюк, аккуратно завязанную узелком. Чуть-чуть дальше -- и я увидел пуговицу из перламутра. Вот уж чего ни за что не увидишь на моей пижаме, так это пуговиц на ширинке, тем более перламутровых. Этот Гарри, подумал я, просто щеголь. Странно, что в тревожные минуты в голову подчас лезут фривольные мысли, и я отчетливо помню, что, увидев эту пуговицу, я подумал о Гарри как о щеголе.
Кроме этой пуговицы, ничего другого на его животе не было.
Тогда мы быстрее стащили простыню и, когда показались ноги, выпустили ее из рук, и она упала на пол.
-- Не двигайтесь, -- сказал Гандербай, -- не двигайтесь, мистер Поуп. -- И он принялся осматривать постель и заглядывать под ноги Гарри. -- Мы должны быть осторожны. Змея может заползти куда угодно. Она может прятаться в штанине.
Едва Гандербай произнес это, как Гарри поднял голову с подушки и посмотрел на свои ноги. Это было его первым движением. Затем он неожиданно вскочил и, стоя на кровати, стал яростно трясти сначала одной ногой, потом другой. В ту минуту мы оба подумали, что змея укусила его, и Гандербай уже полез было в свой чемоданчик за скальпелем и жгутом, но тут Гарри перестал прыгать и замер на месте. Взглянув на матрас, на котором он стоял, он прокричал!
-- Ее нигде нет!
Гандербай выпрямился и с минуту тоже осматривал матрас, затем посмотрел на Гарри. Гарри был в порядке. Он не был укушен и не должен был быть укушен или убит, и все было замечательно. Но, похоже, легче от этого никому не стало.
-- Мистер Поуп, вы, разумеется, совершенно уверены в том, что видели ее? -- В голосе Гандербая прозвучала саркастическая нотка, чего он не позволил бы себе при обычных обстоятельствах. -- Не кажется ли вам, что вы могли себе все это вообразить, а, мистер Поуп? -- Судя по тому, как Гандербай смотрел на Гарри, сарказм его не нужно было принимать всерьез. Просто он пытался разрядить обстановку после такого напряжения.
Гарри стоял на кровати в своей полосатой пижаме, свирепо глядя на Гандербая, и краска постепенно заливала его лицо.
-- Не хочешь ли ты сказать, что я все выдумал? --- закричал он.
Гандербай стоял и смотрел на Гарри. Гарри сделал шаг вперед на кровати, и глаза его сверкнули.
-- Ты, грязная индусская крыса!
-- Молчи, Гарри! -- сказал я.
-- Ты, грязный черномазый...
-- Гарри! -- вскричал я. -- Молчи, Гарри! -- То, что он говорил, было ужасно.
Гандербай вышел из комнаты, как будто нас в ней и не было вовсе, и я последовал за ним. Положив ему руку на плечо, я вышел вместе с ним на веранду.
-- Не слушайте его, -- сказал я. -- Все это так на него подействовало, что он сам не знает, что говорит.
Мы сошли с веранды по ступенькам и направились по темной дорожке к тому месту, где стоял его старенький "моррис". Он открыл дверцу и сел в машину.
-- Вы прекрасно поработали, -- сказал я. -- Огромное вам спасибо за то, что вы приехали.
-- Ему нужно как следует отдохнуть, -- тихо произнес он, не глядя на меня, потом завел мотор и уехал.