Однако Мордтман был так переполнен своим происшествием с Венке, что не слишком обратил внимание на эту беглую встречу с профессором. Он торопился домой, чтоб скорей остаться с мыслями о своем счастье.
Дома Мордтман бросился в кресло, но тотчас вскочил и принялся из угла в угол ходить по комнате. Потом достал из стола портрет, который недавно получил от Венке, и, всматриваясь в ее черты, стал бормотать ласковые слова. Он был горд и счастлив, что эта женщина была почти завоевана.
Но вот бурное волнение Мордтмана поутихло, и он стал с некоторым беспокойством думать о своей встрече с профессором. Сомнений не оставалось — лицо у профессора было искаженное и странное, когда они оба столкнулись на лестнице.
Это встревожило Мордтмана. В сущности, и он и Венке вели себя крайне неосторожно. Это было и в самом деле сумасшествием. Ведь профессор мог вернуться минутой раньше, и тогда он застал бы их в том волнении, которое нельзя было бы скрыть или утаить.
Что ж, надо будет как-нибудь понадежней обставить эти их свидания, если они в дальнейшем наладятся.
Все мысли Мордтмана устремились теперь на решение этого вопроса.
Он уселся в кресло и закурил сигару, чтоб обмозговать это дело со всех сторон.
Пробст Спарре занимался с конфирмантами в старинном доме, где обычно устраивали свои собрания хаугианцы.
Конфирмантов было много, но они казались крошечной кучкой в этом огромном низком сером зале, где происходили занятия.
Здесь конфирмантов размещали в том особом порядке, который подчеркивал глубокое различие между ними.
На скамье возле кафедры сидели хорошо одетые мальчики. Это были главным образом ученики латинской школы. И среди них, рядом с самим пробстом, сидел Абрахам Левдал.
Позади стояла длинная скамья с учениками народной школы. А затем следовали скамьи, где теснились дети бедняков, проживающих на окраинах города.
У пробста Спарре всегда было много конфирмантов. Все отлично знали, что у него значительно легче выдержать испытание, нежели у других священников. Самые тупые парни и даже почти идиоты, которые прежде терпели неудачи в этом деле, легко проходили у Спарре.
Однако это происходило совсем не потому, что Спарре будто бы сквозь пальцы смотрел на их познания в области христианской науки. Те люди, которые присутствовали в церкви во время опроса конфирмантов, всегда поражались, что тупые и отсталые парни отвечали священнику с необыкновенной бойкостью. И даже некоторые ответы сыпались с их языка буквально как горох из рваного мешка. А ведь многие вопросы священника, в особенности те, которые касались толкования катехизиса, отличались особой трудностью.
Это удивительное обстоятельство прославило пробста Спарре в большей степени, чем он заслуживал, ибо никто не догадывался, что он пользуется некоторыми тайными уловками в этой своей церковной игре.
Пробст Спарре (как, впрочем, и другие священники) отлично понимал, что ни один подросток из простонародья не в состоянии разобраться во всех сложных вопросах толкования катехизиса. Но вместе с тем он знал, что даже в самых тупых мозгах что то такое застревает, что-то заучивается и на некоторое время сохраняется в памяти.
Да, конечно, наиболее одаренные подростки могли ответить на любой вопрос толкования катехизиса, если только спросить их слово в слово так, как этот вопрос был сформулирован в книге. Но зато имелась еще и другая, более обширная группа конфирмантов. Эти конфирманты способны были возделать только лишь самый незначительный участок своего мозга, где умещалось никак не более одного ответа.
Вот тут-то пробст Спарре и применял свой особый метод. Он тщательно обследовал эти малые, но плодородные участки своих конфирмантов. И эти их возделанные поля он брал на заметку в свою записную книжку.
В торжественный день конфирмации было удивительно глядеть ни пробста Спарре. В церкви, перед лицом всей общины, он спрашивал конфирмантов, бросал вопросы то одному, то другому подростку и хаотично перескакивал с темы на тему. Но за всей этой суетой как-то выходило, что его питомцы неплохо и даже, пожалуй, отлично подготовлены.
Пробст Спарре порядком опасался, как бы его тайна не раскрылась. В своей записной книжке возле каждой фамилии конфирманта он проставлял только лишь цифры, которые можно было принять за оценки, выставленные им ученикам; и все же ему становилось не по себе, когда он думал, что секрет его успеха может быть истолкован превратно.
Однако совесть пробста была совершенно чиста и спокойна. Он не совершал никакого зла. Он только учитывал, что духовные дары неравномерно распределены среди людей. Один человек с легкостью заучивает толкование, другой добивается этого тяжким трудом, и было бы вопиющей несправедливостью отказывать в святом причастии и в праве быть членом христианской общины тем, кто вовсе не одарен способностью заучивать наизусть священные тексты.