– Привет! Нравится? – указал на книгу скорее носом, чем взглядом – за дымчатыми стеклами глаза еле угадывались.
– Ага, жуть! – отвязно щебетнула Кэтрин, подбирая ноги к корпусу и одёргивая подол.
– Что такое «жуть»? – с диким акцентом и невероятной интонацией поинтересовался горе-велосипедист.
– Так, дядя, если тебя не научили, как кадрить девиц, то катись на своем уродливом велике к себе на материк, усёк?
Кэтрин со злости долбануть могла томиком, благо в твердой обложке и объём позволяет.
– Простите, мисс, не хотел обидеть. Р. всегда вызывал у меня омерзение напополам с любовью. Мне стало любопытно, каково ваше мнение. И только.
– Аааа… – многозначительно потянула Кэтрин и опять перестала замечать чудака-иностранца.
– Гм-кха.
– Хватит тут кашлять – на меня ваши микробы летят!
– Простите.
Мерно стучали колёса, едва слышно, тише сердца. Фух-шух. Манфред уставился в окно. Там пробегали дома, заборы, вывески и площади. Автомобили скользили вдоль, обтекали трамвай, серебряными осами вились и улетали. Море яда, носитель и источник.
Столкнулись на выходе.
– Как, шпионить?!
– Я здесь живу, мисс. Вооон в том доме, в конце улицы, на углу.
– У старика Питера?
– Да.
– Соседи? Повезло мне… Я – Кэтрин.
– Манффи.
– Новый булочник? Мама рассказывала. Вы – жуткая личность. Мизантроп и шовинист.
– Прям так?
– Да.
Проследовала по дороге к дому, обернулась:
– У меня сейчас каникулы. Я бы хотела немного подработать. Можно у вас?
– Нет проблем.
– До свиданья, до завтречка! – Кэтрин помахала рукой.
Тучи, собиравшиеся на востоке, ветер пригнал точно в срок. Манффи рассеянно посмотрелся в небо. Стоял посреди улицы, с великом в обнимку. Стянул с головы панаму, сунул в карман брюк вместе с очками. Капли падали с головокружительной высоты, рождаясь в череве туч. Никогда не ощущал себя беспомощнее и загнаннее. Даже на Небывалых Потерянных Островах. Даже в рабстве.
Хлопающий звук, шуршание разворачивающейся ткани. Шварцер вопросительно перевёл взгляд на девочку. Кэтрин держала в протянутой руке раскрытый зонт.
– Провожу до дома, а то у вас здоровье слабое, совсем сляжете.
Глава 5
Можно обойтись всего пятью десятками слов. В быту так удобно. Вернулась под зонт. Капли блестят на волнистых прядях волос. Пахнет… ах, холодным и сладким, пронзительным ароматом. Механизм зонта походил на иллюстрацию бактериофага в разрезе. Стальные ножки отходили в количестве восьми от центральной части, гранёной, с пружинкой в середине. Дождь свинцовой дробью осыпал пешеходов.
– Что слушаете? – бесцеремонно выдернула один наушник-вкладыш, приложила к своему уху, круглому, похожему на морскую ракушку. Опять нахмурилась. Пока шли, думалось о многом. Её босые щиколотки, верно, были ледяными. Крошечные пальчики торчали наружу, розовый лак скололся. Глупо, как ни обмозговывай. Такая вольная, такая… живая. На шее виднелся серебряный кулон с изображением крылатой женской фигуры.
– Вы такой бука. Правда, не любите людей?
– О, очень люблю… аж через край.
«Внутреннее равновесие. Я спокоен». Вызвал в памяти сиятельный образ доктора Э., в-ская клиника неврозов.
– Сознайтесь, вы что-то натворили, да? Потому сидите тут тише воды, ниже травы?
Она заглядывала в пасть дракону, дёргала смерть за усы. «Скажи, кто ещё из знаменитых людей прошлого пьёт кровь? Может быть, Моцарт?» Где-то в сердце забились напряжённо тексты в безжалостном ритме. Что ещё наскрести по сусекам сознания можно от незабвенного, совершенного Убийцы? Ведь не впитался же он, не слился, не был растворён, нет. Где его память, его страсти и страхи? Чуть внимательнее к себе, майн либхен, чуть осмотрительнее.
– Нет. Никакой экзотики, – озвучил требование к себе и окружающему.
Кэтрин постучала ногтем по корешку книги, которую крепко прижимала к груди.
– Во сколько мне завтра явиться?
– Подходи, ну, к девяти.
– Хорошо.
Отняла зонтик и быстро ушла.
Она шла, не оглядываясь. Быстро перебирая ногами. Сырые по колено. Шла и воображала себя японкой. И сиротой. И обязательно, чтобы кому-то помогала. А Манффи с нерасшифрованной злостью бросил велосипед у входа, под дождём, и, срывая по пути мокрую одежду, шумно поднялся к себе.
Душ. Вода лилась упругими струями, била по язвам. Их розовые ротики саднило, но боль терпимая. Даже, отчасти, приятная. Нашёл две новые на правом бедре. И ещё одно белесое пятнышко, готовое скоро протереться. Рухлядь, не тело, сплошные прорехи. Смывая муку и пот, дотронулся до шеи. Пальцы легли и замерли. Нет, не ошибся: так и есть. На равном расстоянии от уха и кости челюсти, у самого её изгиба, – плотный бугорок. Миллиметров семь. Вот оно, родимое… Тяжело вздохнул, постоял. Понял, что ведь боялся же. Ждал. И вот. Симптомчики. Здравствуйте, а я за вами пришёл! Клешнями щёлк-щёлк, усиками поддразнил. У них ещё есть эти, как их, максиллоподы?