— Я, кажется, растянула лодыжку, — сказала Маша.
— Разрешите взглянуть? Я, между прочим, имею диплом врача.
Он быстро наклонился и больно стиснул правую лодыжку. Маша вскрикнула.
— Нужно обязательно сделать рентген. Будем надеяться, кость цела. Вы занимались балетом?
— И даже мечтала когда-то стать балериной. Очень больно. — Она поморщилась. — Не представляю, как мне удалось доковылять до артистической.
Бернард осторожно снял туфлю и теперь держал ее ступню в своей большой сильной ладони.
— Срочно едем в больницу, — сказал он. — У меня внизу машина.
— Но ведь скоро будут объявлять результаты, и я должна…
— Мы успеем. — Он легко подхватил ее на руки и направился к двери, на ходу сорвав с вешалки шаль. — Замотайте горло. Вам еще петь в заключительном концерте.
Толстый хирург уверенно вправил вывих и обмотал лодыжку липким бинтом.
— Постельный режим, чтобы не было воспаления, — сказал он на ломаном английском, обращаясь к Бернарду. — Хвала Богу, кость цела. Но со связками шутки плохи. У сеньоры такие красивые ноги. Я не хочу, чтобы одна из них мешала танцевать другой.
— Но мне послезавтра петь в концерте. Это очень важно. Ах, черт, как все некстати.
— Я думаю, очень даже кстати, — возразил Бернард. — Стоит только подбросить местным репортерам идею о том, что одна из самых ярких лауреаток пост, превозмогая жесточайшую боль, и вам обеспечена всеобщая любовь и замечательное паблисити. Я сам об этом позабочусь.
— Ваш муж очень даже прав, сеньора. Я обязательно приду послушать вас и приведу всю семью, — пообещал хирург. — Удачи вам, сеньора. Приезжайте петь в наш театр.
— Вторая премия — это очень, очень здорово, — говорил Бернард, расхаживая по заставленной цветами комнате. — А какая реклама — все газеты поместили на первой полосе твой портрет, критики наперебой восхищаются «фантастическим диапазоном» твоего голоса, который, по их утверждению, звучит словно из другого века. Кто-то из них сравнил тебя с Каллас, при этом оговорившись, что твоя несравненная тезка наверняка бы проиграла, участвуя в одном конкурсе красоты с «этой Брижит Бардо с американского юга».
Маша улыбнулась. Она лежала на диване. Ноги покоились на высокой подушке. С самого утра ее одолевали репортеры и многочисленные поклонники. Бернард пропустил только телевизионщиков и журналиста из Мадрида. Маше был к лицу светло-розовый свитер под горло — она казалась в нем совсем девчонкой. Журналист из Мадрида так и написал в своей статье: «Эта американка со звучной итальянской фамилией похожа на девочку, еще не осознавшую до конца, какой подвиг она совершила». Поклонники, которых Бернард, уступив просьбе Маши, все-таки пропустил к ней на две минуты, осыпали ее цветами, целовали руки, становились на колени возле дивана и, разумеется, просили автографы.
— Импресарио выжидают. О, это хитрющий народ, — сказал Бернард, когда они наконец остались одни. — Почитают прессу, послушают закулисные сплетни. Конечно, многое зависит от того, как ты споешь на заключительном концерте, Брижит Бардо с американского юга. — Бернард усмехнулся. — Знали бы они, откуда ты на самом деле.
— Прошу тебя, не надо.
Маша горестно вздохнула.
— Но почему? — недоумевал Бернард. — Твои тамошние друзья порадуются за тебя, ну а недруги будут зеленеть от зависти.
— У меня там остался сын. Я боюсь… боюсь, это может как-то отразиться на его будущем. — Маша внезапно погрустнела. — К тому же я не хочу доставлять неприятности бывшему мужу. Он любил меня по-своему. Берни, прошу тебя…
— Это твое дело. А сейчас выше нос. Я заказал обед. Не возражаешь, если мы пообедаем вместе?
— Буду очень рада. Спасибо тебе за все, Берни. Если б не ты…
Он громко рассмеялся, присел на диван и взял ее за руку.
— Если бы не я, наверняка нашелся бы кто-то другой. Истинно красивые женщины никогда не остаются без пристрастного мужского глаза. Но я не позволю, чтобы это был другой, слышишь? — Он крепко, почти до боли, стиснул ей руку и, прищурившись, посмотрел в глаза. — Никогда не уступлю другому то, что по праву принадлежит мне.
— Франческо, слышишь, я буду петь в театре Беллини в Катанье! Ах, ты не представляешь, как я рада, что буду петь Норму на родине самого Беллини. Франческо, это же и твоя родина тоже. Ты слышишь меня?..
Из-за сильного тумана самолет опоздал на шесть часов и прилетел в Нью-Орлеан глубокой ночью. Увидев Франческо, Маша забыла про больную ногу. Она бросилась к нему, повисла на шее и прослезилась от счастья. Муж встретил ее довольно сдержанно, и это ее огорчило. Правда, она тут же вспомнила, что он всего несколько часов назад пришел из плаванья и наверняка еще не успел как следует отдохнуть. А тут еще опоздал самолет.