— Мама, со мной всё в порядке, я скоро буду дома, — заверила она Марту, как только появилась возможность перезвонить.
Свернув с центральной дороги, Филипп погонял по тихим улицам и снова влился в поток машин. В этой части города Лина бывала не часто и не слишком хорошо ориентировалась на местности. Сделав круг, Филипп остановился недалеко от сталинской высотки.
— Я живу в этом доме. Давай зайдём ко мне? — с улыбкой предложил он.
— Ух ты, — замялась Лина, — но ведь поздно уже, и дядя Эдик … может, всё же в другой раз? — В глубине души ей очень хотелось побывать у Филиппа в гостях, проникнуться атмосферой дома Полянских, поиграть на рояле тёти Марины.
— Отец в командировке в Питере или где там… зато тётя Нина дома, по пятницам она иногда ночует у нас. Как раз и познакомитесь.
— Но мне неудобно как-то … — нерешительно пробормотала Лина.
— Мама была бы очень рада тебе, — перебил её Фил, до скрипа сдавив руль. — В белой гостиной всё остаётся так, как было при ней. Иногда мне кажется, будто она ненадолго вышла и вот-вот вернётся. Я долго жил этой иллюзией, но… — Филипп внезапно замолчал, будто смутился от собственных слов.
— Это нечестно! — прошептала Лина, чувствуя, что сдаётся. — Я с удовольствием. — Она улыбнулась сквозь слёзы, найдя в себе силы обернуться к Филиппу. Он выглядел грустным и немного подавленным, но в тот же миг глаза его ожили. Он отыскал её руку и крепко пожал ладонь.
Спустя пять минут они подъехали к высотке. Филипп помог ей выбраться из машины и повёл к парадным дверям, больше не выпуская её руку из своей. В холле дома-дворца Лина с интересом рассматривала декорированные мрамором стены, рельефные колонны и витражный узор над лифтами, всё больше удивляясь роскоши и великолепию этой исторической постройки. Пройдя мимо улыбчивого консьержа, они вошли в деревянные двери лифта и поднялись на шестнадцатый этаж.
— Вот это масштаб! — восторженно протянула Лина, когда они с Филиппом оказались в широком коридоре с чистым паркетным полом и зеркалами на стенах.
— Я давно уже привык ко всей этой помпезности, даже не представляю, что может быть по-другому, — усмехнулся он, увлекая её за собой в деревянную арку.
Однако их подстерегала досадная неожиданность. Привалившись спиной к стене, сидя у дверей квартиры Полянских, дремала Олька.
— Привет, — поднялась она на ноги, как только Филипп и Лина вошли в коридор. Олька скользнула обиженным взглядом по Лине и с вымученной улыбкой уставилась на Филиппа.
— И что ты тут делаешь? — Фил возмущённо отпрянул и крепче сжал ладонь Лины. Олька явно растерялась, но глаз от Филиппа не отвела, а улыбка сделалась приторно-ангельской.
— Я тут принесла кое-что, — пропела она ехидным голоском. — А тебя так долго не было, и я решила дождаться… Сейчас. Я сейчас. — Она суетливо порылась в карманах и протянула ему белую баночку. — Вот. Ты у меня прошлой ночью забыл.
Глава 23. Филипп
За несколько дней до концерта Лины тётя Нина сообщила по телефону об отъезде отца в командировку, и Фил вернулся домой. Хотелось остаться наедине со своими бесами, перестрадать «симптомы болезни» и вновь вернуться к жизни, без иллюзий и самообмана, с чистыми помыслами и лёгким сердцем.
Назад … назад — в своё одиночество!
Каждый последующий день «без допинга» давался ему труднее предыдущего. Эйфория утекала как песок сквозь пальцы, и суровая реальность надвигалась. Наученный собственным горьким опытом, Фил знал, сколько времени сможет продержаться на плаву — четыре, пять дней относительно нормальной жизни.
Однако пустота и мрачная обстановка родных стен лишь усилила тревогу: бессонница возвращалась, всюду слышались шорохи и чьи-то тихие шаги, тоска давила на грудь и всё ожесточённее выедала мозг, а страх перед скорой болезнью накатывал всё острее. «My life — is my shot» (Моя жизнь — мой выстрел) — крутилось в его голове, как заезженная пластинка; теперь излюбленная фраза Макса воспринималась им как насмешка над собственной глупостью.
Отец не звонил вот уже два месяца и восемь дней. Безразличие родителя напрягало, и Фил, смакуя обиду, вычёркивал дни в календаре, проведённые в разлуке с домом и отцом. Ещё одна привычка из детства, от которой он так и не смог избавиться. Несколько раз Филипп порывался набрать его номер и высказать всё, что накопилось в душе, однако достоинство и упрямство — неотъемлемые черты характера всех Полянских — не позволяли Филу первым сделать шаг к сближению. Да и о чём говорить? Они давно уже стали друг для друга чужими людьми.