— Ого, Евангелина Вадимовна. Неожиданно…
— Как видишь, не звучит, поэтому успокойся.
— А по-моему, интересно. Мама Марта знает о нём?
— Ещё бы, — усмехнулась Эла, но тут же замялась и пошла на попятную, — то есть знает по рассказам и не более. Я… тебя поблагодарить хотела. Ну, что ты Лёшку своего осадила, надо же, как разошёлся.
— Ну да, он такой, прямолинейный, и не всегда просекает момент. А ты, значит, приезжала в тот год?
— Приезжала. Тогда мы с мамой были в контрах, она всё пыталась воспитывать меня, каждый день выносила мозг нотациями по телефону. Поверь, приятного мало. Но теперь я думаю, что сама виновата. Всегда можно найти общий язык с мамой. — Эла обернулась и присела рядом с Линой на край кровати. — Мама ведь — это самый близкий и родной человек. Терять родных очень больно, — тихо добавила она.
Лина промолчала. В памяти всплыли события трагической гибели тёти Марины, и сердце мгновенно сковало льдом.
— Я очень тяжело перенесла смерть дедушки. Всё произошло на моих глазах, ты знаешь. Не помню, чтобы я так убивалась из-за смерти папы. Наверное, в то время я больше думала о себе. Перед тем как дедушка умер, мне приснился странный сон. Такой настоящий и живой. Я никогда не верю в сны, ведь я реалистка, а тут… словно посыл свыше, предсказание.
Эла обхватила плечи руками и заметно побледнела.
— В том сне я будто в раю побывала. Мне снились яркие краски. Я купалась в тёплом озере с прозрачной изумрудной водой, а на небе сияло оранжевое солнце. Но потом лето сменилось осенью. Небо потускнело, а озеро исчезло. И я оказалась в маленьком дворике, сидя на крылечке старого дома, а вокруг — пожухлые жёлтые листья с пряным ароматом гнили и мокрой земли и качающиеся на ветру ссохшиеся ветви виноградных лоз. Ощущение одиночества и покоя. Страшного покоя. А потом умер дедушка, Славик изменил, и я осталась одна, опустошённая и отчаявшаяся, будто надолго застряла в том сне и никак не могу проснуться. В общем, я поняла, что хочу быть рядом с вами, хотя бы ненадолго побыть в семье и ощутить себя нужной и любимой!
***
Эла прерывисто вздохнула и накрыла лицо ладонями.
Почувствовав в себе непреодолимое желание утешить заблудшую мать, Лина потянулась к Эле и нежно обняла её за плечи. Эла всхлипнула и, тихо расплакавшись, обвила её руками в ответ. Они так и замерли, согреваясь родным теплом, и каждая молчала о своём, а сердца их бились в унисон, будто рвались навстречу друг к другу.
Неожиданно дверь детской приоткрылась, и мама Марта изумлённо застыла на пороге.
— Девочки мои! — заохала она, приложив руки к груди, — девочки мои-и…
— Мама, всё хорошо, — улыбнулась Эла сквозь слёзы и ослабила объятия.
Лина отпрянула, немного смутившись. «Упс, этот неловкий момент…» — мысленно посмеялась она. Ведь с мамой Мартой и Элой творилось что-то невообразимое. Старшую Альтман с каждым днём всё сильнее пробирало на чувства, а Эла казалась совсем другой, более уступчивой и сентиментальной, будто и не было давнего семейного конфликта. Драгоценные родственницы осторожно примеряли на себя новые роли — любящих матери и дочери, и с каждым разом у них получалось всё естественнее и лучше. Только Лина не могла так скоро перестроиться и недоверчиво наблюдала со стороны за этими удивительными метаморфозами.
— А мы наряд для концерта выбираем. — Эла вернулась к раскрытым створкам шифоньера и зарылась в вещи Лины.
— А что тут выбирать?! — воскликнула мама Марта. — Самый лучший наряд для девушки — это платье … и туфли, — подумав, добавила она.
— Мама, это же рок-концерт, платье там будет не к месту.
— Тогда брючный костюм. У Линочки есть замечательная кофта с жабо, она прекрасно будет смотреться в комплекте с пиджачком и высокими каблуками.
— Мама, ты заблуждаешься. Жабо — это, конечно, красиво и строгому костюму придаёт изящества, но лучше в этом наряде Лина сходит с тобой в оперу.
— Опера… — благоговейно вздохнула мама Марта. — Ах, как вспомню венскую оперу. «Мадам Баттерфляй». Мы вместе с Эммой ходили. Ария Чио-чио-сан и этого… бездушного Бенджамина меня потрясла, бедная японочка, я даже прослезилась.
— Мама, скорее всего, у тебя ассоциации с личным, со мной. Только тут вот поправочка — я не жертва!
— Что ты, что ты, Эла, я ведь совсем не о том, — зачастила мама Марта и покосилась на Лину.
— А я о том. Она интересуется, кто её отец, — усмехнулась сестрица-мать.
— Кто прошлое помянет, тому глаз вон! Даже и говорить не о чем. — Мама Марта всплеснула руками, будто отмахнулась от чего-то дурного и страшного и полезла в шифоньер.