Подкрепления запаздывали. Командование корпуса тщилось принять правильное решение: бросить ли в бой резервы и попытаться отстоять высоту или же, отступив, очистить сомнительной ценности выступ фронта. Растерянность расползалась по штабным головам.
Неожиданно в штабе корпуса появился офицер в чине есаула и доложил, что готов переправить пластунов через проход в западном скальном массиве, дабы вывести их в тыл наступающим гуркам. Командующему корпуса уже не приходилось выбирать – он усилил пластунский батальон спешившимися казаками-гвардейцам, и сел ждать, мрачно вперившись в стену палатки. Через час с запада послышалась стрельба, а наступающие гурки вдруг пришли в смятение. Вскоре контратака молодцов-гренадеров превратила их в бегущее стадо. Некоторое время спустя гренадеры соединились с пластунами и ударили по оголенному левому флангу брито-индийских войск. Гандисты дрогнули, ослабли и покатились назад.
После победного боя была установлена фамилия есаула для предоставления его к Георгию. Однако сам есаул Сенцов, к прискорбию командования и сослуживцев, пропал без вести.
Джебе-нойон, как и все его верные нукеры, наблюдал за мельканием на небе пятен разного окраса и размера. В душе его подобное мельтешение не пробуждало никоих чувств, поелику никогда еще небо не вмешивалось в дела земли. Аллах потакал сильным или делал сильным того, кому желал потакать. Старые монгольские духи неба – тенгри – также любили неукротимых воинов. Пробуждала беспокойство у владетеля лишь одна мысль – как бы не упало нечто тяжелое с неба на его стан. Впрочем, едва властитель убедился, что небесные игрища никоим образом не грозят ему и его воинству, он утратил к ним всякое любопытство.
А где-то, не слишком далеко, в вечерний воздух взмыли птицы и чуть заметно задрожала земля. Потом и топот конский донесся до ушей москвитянина. Казак Ерема Сенцов спешился и спрятал своего Сивого между глыб, сам же взобрался на утес, высившийся темным шеломом над тропой.
Вскоре на тропе показалось пятеро всадников. По одежде, черным панцирям и долетавшим словам можно было признать в них слуг султана Виллизада. При них была и Гюль де Шуазель, привязанная к задней луке седла одной из лошадей. Коли доберутся посланцы Виллизада до Джебе-нойона, то все лукавое предприятие, затеянное во спасение Святой Веры и града Москвы, может погореть. Столкнуть на нукеров Виллизада большой камень? Инда придавишь одного, а остальные утыкают тебя стрелами, пущенными со своих роговых луков. И вовремя вспомянулось про мешочек с пороховым зельем, которое недавно составил для него один монах Сергиевой обители.
Едва Сенцов успел сыпануть из мешочка и провести пороховую стежку, как поблизости зацокали копыта. Высек он искру кремнем – побежал по стежке красный петушок, немедля полыхнуло и пороховое пятно на дороге. Первые лошади, захрапев, поднялись на дыбы; одна, совместно со всадником, ухнула с обрыва, другая же уронила тартара на горящую землю.
Стрелой, пущенной из своего лука, Сенцов пробил панцирь третьего нукера. А потом, выскочив на дорогу, рубанул саблей тартара, который с визжанием плясал по земле в горящем халате. Оставшиеся двое всадников наехали на москвитянина, однако же их перепуганные лошади дурно слушались повода и плетей. Вскочил Сенцов на уступ скалы и, прыгнув на одного из нукеров, свалил его с лету на землю, а там ударил кривым ножом.
Внезапно удавка аркана стянула руки москвитянина и победно закричал слуга Виллизада. Тартарский конь, послушав хозяина, прянул с места, веревка сорвала Сенцова с ног и потащила вниз по горной дороге, по каменьям острым. Однако Гюль де Шуазель, что болталась на луке седла у этого всадника, освободила руку и выхватила сагайдачный нож. Ударила девичья рука ножом под шлем тартара и пал он на землю, орошая густой кровью бесплодные камни. Гюль де Шуазель развернула коня, но петля аркана была уже пуста. Сгинул казак Сенцов, сгинул бесследно – будто гора распахнулась и поглотила его.
Сотник Сенцов тонул в пещерном озере. Хоть и колотил-молотил Зегерса кулаками и пинал ногами, толку от этого не было. Уже растекалось по телу изнеможение, темные пятна, все разрастаясь, кружились в пухнущей голове, а латыш по-прежнему был цепок, как бульдог, и тяжел, как мешок с картошкой. Сенцов уже прощался с жизнью и, словно через окно, видел золотые ризы встречающих его святых отцов – те приветливо махали коричневыми руками и улыбались светлыми ликами. Когда сотник уже стал приближаться к окну, вдруг ослабела вражеская хватка. Сенцов, натужив последние силы, отпихнул сапогом недруга. И мешок-Зегерс стал безвредно удаляться от сотника, который, в свою очередь, начал всплывать. И вот в легкие, сдавленные удушьем, ворвался воздух. Ротмистр Суздальцев протянул сотнику руку и помог выбраться из воды.
В глубине пещерного омута виднелись чьи-то ноги в хороших хромовых сапогах, подметками кверху, оттуда розовым пятном поднималась кровь.
– Зегерс это, – пояснил Суздальцев. – Я его шашкой подколол. Шашка и в воде неплохо действует. Извините, что задержался, но мне немного помешали, – он показал на тела латышей, разбросанные по пещере. – А теперь в путь, – ротмистр поднял факел, выпавший из руки интернационалиста.
Когда факелы почти уже угасли, они вышли из горы в долину. Здесь свежий ветерок с гор не давал застояться зною, а близкое солнце не позволяло сползти стуже с горных вершин. Долина радовалась жизни и была застелена цветочным ковром.
– Это – рай? – спросил бесхитростный Келарев.
– Посмотрим, – ответил Сенцов.
Они пошли через долину, один за другим, стараясь не давить цветы тяжелыми кавалерийскими сапогами. Луга плавно перетекли в сады. За ними была невысокая каменная ограда, а дальше возвышались легкие строения с розовыми стрельчатыми стенами, крышами-луковицами и резными колоннами по фасаду.
У ворот путников встретил молчаливый слуга. Склонившись в вежливом поклоне, он сделал знак страже, чтобы пропустила непрошеных гостей. По дорожке, выложенной мраморной плиткой, слуга провел трех русских воинов мимо легких беседок и заросших лилиями прудов к двери самого высокого здания.
Сразу за позолоченными створками дверей обнаружился зал, который полнился гомоном пирующих и пестрыми красками цветочных ожерелий. Танцы живота, однообразная (на вкус вновь прибывших) музыка, сладкоголосые песни, ломящийся от яств стол на коротеньких ножках. Непонятно было гостям – то ли это обычный обед, то ли второй завтрак, то ли торжественный пир.
Гостей подвели к старцу, находившемуся во главе длинного стола, затем усадили неподалеку от него на парчовые подушки. Отличался седоусый хозяин той благородной наружностью, которая свойственна некоторым бадахшанским таджикам. За спиной его сидело несколько женщин, чьи лица были скрыты темными накидками. Шейх предложил гостям есть и пить. Сенцов и Келарев немедленно подкрепились пловом, а ротмистр Суздальцев тщетно старался найти вилку. Затем старец на неплохом французском попросил поведать о том, что приключилось с путниками. Сотник Сенцов, глянув на мрачных воинов, стоящих в углах зала, и на ласковые глаза шейха, решил быть честным…
– Очень поучительная история, хотя и полна странного, – сказал старец, прилежно выслушав сотника. – Умные люди Запада любят объяснять счастие и несчастие человека тем, какое воспитание он получил, какое богатство унаследовал, какие идеи разделяет – будто это может изменить его вечную неизменную сущность. Она же не зависит ни от воспитания, ни от учений и идеологий, она одинакова во всех мирах. Мы, зоро-астрийцы, зовем ее «фраваш». Но какой из всех этих миров вы бы выбрали сами?