— У моего отца нет денег, — проронил он. — Это глупо…
— Какие деньги у профессора? — согласился крепыш. — Он нищий, и ты нищий. Но два нищих, дай им верное дело, миллиард заработают… Иди за мной, кино готово, пленка в камере. Режиссер у нас, да? Он все тебе скажет, как говорить. Кино сделаем, обед будет. Потом со стариком за хворост пойдешь в лес, трудотерапия называется… Тут тебе много еще трудотерапии будет, здоровым в Москву приедешь…
А потом потянулись безъязыкие дни, словно распятые на изгвазданных овечьим навозом стенах сарая, дни в тряпье, в покоробленных солдатских кирзачах, в ужасе ночных пробуждений, когда холодные веки поднимали темень, в которой звякали кандалы на затекших лодыжках, и не было конца отчаянию, и вспоминалась Москва — больно и сладко, и вспоминался тот, кто некогда ехал в тепле машины в тепло светлого дома и досадовал, что завтра ему придется тащиться на работу на метро, — среди людей, полированного мрамора, реклам, сотен пестреньких магазинчиков… И неужели этот дивный мир представлялся ему до скуки обыденным и серым?
И, в очередной раз задав себе этот вопрос, он начинал, содрогаясь всем телом, смеяться, страшась своего смеха — гортанного и удушливого, похожего на хрип умирающего в капкане зверя.
Согласно подтвержденной компетентными лицами информации, известный исламский террорист Аль-Каттэр в ходе успешно проведенной спецслужбами США операции был задержан в Римском аэропорту, откуда он намеревался вылететь по поддельному паспорту в Саудовскую Аравию. Как следует из сообщения, после проведения необходимых формальностей Аль-Каттэр в сопровождении конвоя был отправлен специальным самолетом в Соединенные Штаты, где, скорее всего, предстанет перед судом за совершенные преступления против мирового сообщества.
Своей секретарше Леонид Павлович, заместитель министра, доверял безоглядно. Их связывало уже восемь лет работы, и в течение этого времени ему не удалось высказать ей ни единого замечания или упрека.
Худощавая и несколько угловатая дама, чей возраст определялся как «слегка за сорок», внешними данными не блистала, однако была необыкновенно опрятна, одета в лучших традициях строгого вкуса и к служебным обязанностям относилась не просто безукоризненно, но и с долей деликатной инициативы, безошибочно упреждая его зачастую и толком-то не оформившиеся намерения.
Не дорожить подобным работником мог позволить себе лишь полный болван, но болваном себя замминистра не считал, а потому к нищенскому формальному жалованью доверенной служащей никогда не забывал прибавить пять-шесть бумажек с изображением Бенджамина Франклина, но вовсе не в качестве подачки, а как своего рода партнерский процент, естественно, не подлежащий занесению в налоговую декларацию.
С недавней поры секретарша выводила на него порою весьма перспективных и щедрых посетителей, предваряя их визиты ненавязчивыми сопровождающими характеристиками информационно-аналитического свойства. Для него, искушенного чиновника, эти установочные данные мгновенно становился первоосновой того общения, что в результате воплощалось в симпатичный пухлый конвертик, содержащий массу калорий и положительных эмоций…
И если секретарша мягко, но убедительно произносила: «Этого человека стоит принять, Леонид Павлович…» — то, вне зависимости от занятости, он просителя принимал. Причем не всегда и в расчете на взятку, ибо, в конце концов, у распорядительницы его канцелярии тоже могли быть сугубо личные устремления и интересы — живой все-таки человек… И не старуха. К тому же вдова, двое детей…
Впрочем, особенностями ее личной жизни он не интересовался, опасаясь превратного толкования такого любопытства. Его вполне устраивали взаимно сдержанные, чисто служебные отношения, дающие им возможность неподчеркнуто, но и удовлетворенно соотносить их с практическим результатом.
И когда в очередной раз секретарша будничным голосом сообщила, что к начальнику устремлен один, как ей представляется, толковый делец, представитель арабской компании, он лишь понимающе кивнул, а затем, поморщившись, указал на телефоны — мол, занят, и вообще все надоели…
Секретарша, шелестя атласной юбкой, покинула кабинет, и ее сменил молодой черноволосый человек лет тридцати с открытым, обаятельным лицом.
Часы, ботинки и костюм вошедшего отвечали всем высшим нормам соответствующего престижа, и по всему чувствовалось: позаимствовал он их не из проката.
Чарующе, но естественно улыбаясь, молодой человек представился Жаком Ферье, исполнительным вице-президентом научно-исследовательской корпорации, зарегистрированной в Париже, вручив государственному деятелю свою бизнес-карточку, в чьем углу сияла голограмма в виде земного шара, отороченного золотистой каймой.