- Да, и результат - налицо, - с вызовом сказал Забелин.
- Вы кончили ремонт? - поинтересовался сержант. - Тогда... уберите молоток в багажник.
- И пиво, - вставил его напарник.
- Вам, кстати, пишут тикет, - сообщил ему Борис. - Вы поставили свой "Форд" возле пожарного гидранта.
У патрульного автомобиля и в самом деле стояла расплывшаяся чернокожая дама в форменном коричневом кителе дорожной службы и старательно выводила какие-то каракули в своих служебных бумагах.
Внимание полицейских мгновенно переключилось на своего коллегу по соблюдению городского правопорядка.
Вспыхнула возмущенная перебранка, изобилующая агрессивной нецензурной лексикой.
Боря, сверкнув золотой фиксой, с довольным видом подмигнул криво усмехающемуся Забелину, уже не впервые наблюдавшему конфликт между "голубыми" так именовались городские полицейские - и "коричневыми" - специалистами исключительно по незаконным парковкам.
Это был антагонизм, чьи корни уходили в прошлое какого-то давнего конфликта служб, едва ли не каждодневно обменивающихся ныне друг с другом взаимными унижениями. Месяц назад Забелин наблюдал, как полицейскую машину едва не уволок штрафной буксир и офицеру, грозившему шоферу буксира оружием, пришлось, дабы отбить служебный транспорт, вызывать на помощь подкрепление, мгновенно заголосившее сиренами по всему Бруклину.
- Сваливаем, - сказал Боря, опуская капот. - Пока волки грызутся, овцам самое время в сарай под запор... Пошли ко мне, пропустим стаканчик-другой под селедочку в сметанке...
Усевшись за стеклянным столиком в гостиной, разлили по рюмкам ледяной "Абсолют".
- Значит, за твое новое назначение! - предложил Борис и, выпив, приложил к синяку на скуле новенький цент, взяв его из вазочки, заполненной мелочью.
- Чего случилось? - спросил, кивнув на синяк, Забелин.
- Да вчера... - неохотно поведал Борис. - Пассажиры...
- Грабануть хотели?
- Ну да... Два латиноса с ножичками...
- И на сколько влетел? - сочувственно поинтересовался Забелин.
- Влетел? Да хрен они угадали! Я же, ты знаешь, чего не люблю, так это платить! У меня, как платить, всегда чего-то с головой происходит, мысли путаются и никогда не получается... Но по фейсу они мне все-таки умудрились, паскуды...
- Ты к шишке доллар приложи, а не цент, - посоветовал Забелин.
- Зачем?
- Исчезнет в сто раз быстрее.
- Мысль, - сказал Борис равнодушно. - О, кстати, возвращаясь к ментам... Не знаю, кому они там помогают, но у меня, помню, когда еще в Одессе жил, квартиру обокрали... Так не то чтобы воров не нашли, а покуда протоколы заполняли и всякими кистями орудовали, чтобы отпечатки пальцев выявить, блок сигарет увели, три кассеты магнитофонные и шарф... И в тот же, представь, день, я в такси тогда работал, подвез одного патрульного, все честь по чести, бесплатно, а вышел он, я глянул - оп-па! - ручки стеклоподъемника нет, свинтил ее мент! Так и тут. Доят козлов отпущения, неуклонно увеличивая их поголовье! Из-за пива цепляются, а вот окажись ты где-нибудь в Гарлеме - попробуй до этих спасителей докричаться! Они туда и носа не сунут... Кстати, в прошлом году еду там - и вдруг колесо спустило. А запаска тоже пробитая. Вылезаю - ночь, ни одного фонаря, только луна светит, пустые дома, и тут целая делегация отмороженных "шахтеров" из-за угла выруливает. Ну, думаю, вот где будет моя могила.
- Так! - сказал Забелин с интересом.
- Вот и так! Я проявляю инициативу - бросаюсь к ним, как к маме родной, трясу руку ихнего вождя обкуренного, всячески выражаю радость и говорю, что прибыл сюда сегодня утром из СССР, попал в беду с колесом, но теперь душа моя поет, ибо эти люди, чье благородство просто высветляет их негритянские лица в кромешной тьме, уж наверняка бедному туристу с двумя долларами в кармане помогут! Они даже от такого напора одурели. Вождь почесал бейсбольной битой свой лоб и кивнул одной из "шестерок". И через три минуты, в течение которых я им дальнейшие комплименты произносил, "шестерка", представь, прикатила хорошенькое колесо. И тут банда безо всякого домкрата дружно мой тарантас приподнимает, меняет мне колесо, я жму лапу вождю, а он мне, значит, советует смущенно: дескать, ты больше в этом районе не появляйся, опасный, дескать, район... Я ему снова - на! - крайнюю признательность и лучшие характеристики, лесть ведь и глухие слышат, а он мне застенчиво так: чего это ты, кстати, насчет двух долларов-то упоминал?.. И знаешь, дал я ему эти два бакса, не стал кроить! От души дал, платил, как сам себе...
Забелин, механически улыбаясь, вздохнул. Подумал: "Вот твоя нынешняя компания - осколки бывшей Страны Советов, нынешняя нью-йоркская лимита, собранная магнитом ложной американской мечты... Сегодня магнит поменял полярность и выталкивает тебя в прошлое. И кто знает, может, вскоре увидишь ты в тусклом сером экранце монитора лежащую на дне лодку с твоим дружком Димой, и вспомнишь ее иной - стоящей, притопив китовьи бока, солнечным деньком у причала, и дружка жизнерадостного вспомнишь, чьи иссохшие останки, зеленые от радиации, разваливаются сейчас на таких же бирюзово фосфоресцирующих во тьме свинцовых сотах пола в реакторном отсеке, задраенном наглухо и навсегда..."
Внезапно ему показалось, что из этого морского похода он уже сюда не вернется, поход будет последним.
То ли от выпитой водки, то ли от нервного прошедшего дня к нему пришло впечатление, словно его настигла и теперь уносит от берега властная, горделивая волна. И вдруг показалось, будто он давно знал, что будет сидеть в этой гостиной в предчувствии, будто видит ее в последний раз, и захочет отказаться от плавания, от предложенной работы, а человек, сидящий напротив, скажет, что это глупость, а он будет упорствовать, что никуда завтра не пойдет, но, покинув этот дом, сдастся и отправится в проклятый офис.
- Завидую, - говорил Борис, вновь наполняя рюмки. - Мне бы кто предложил прошвырнуться по морям-океанам...
- А я вот думаю отказаться, - проронил Забелин.
- И дурак! Здесь хочешь сгнить?! У меня - ладно, гиря семьи на ноге, умею только баранку крутить, поскольку имею две левые руки и башку, в которой одни хохмы, да и те про себя самого... Я даже не еврей, а так... просто устал. А у тебя - профессия!
- Да поздно уже... - покривился Забелин. - Вышел запал.
- Ну, чувствую, ты устал больше меня... - Борис укоризненно покачал головой. - Тебе же серьезную протекцию устроили! Молчание - золото, слово серебро, а замолвленное словечко - брильянт! Отвергни его - обидишь солидных людей. А придешь к ним снова - они тебя пошлют... Иди, скажут, к господу богу, у него своих забот нет...
Забелин посмотрел в потемневшее окно.
- Пойду. - Тяжело приподнялся из кресла. Вновь ударила боль в бедро, спиралью спустилась ниже, кольцом охватив колено.
- Да погоди, жена придет, ужин сготовит... Посидишь между двух лиц противоположного пола с синяками на рожах, желание загадаешь...
- А ей-то как синяк пристроился?
- Да сплю беспокойно, двинул ей локтем... Шипит, говорит, теперь на работе не появиться, пудрится...
- Почему? Бьет - значит, любит. Или - ревнует, тоже неплохо.
- У нее другой аргумент, - вздохнул Боря. - Не ревнует - значит, уважает!
- Давно я уже позабыл такого рода диалоги, - сказал Забелин. - Но впрочем, сегодня с хозяйкой своей объясниться тоже придется...
- Относительно несостоявшегося брака по расчету? - спросил Борис.
- М-да, - буркнул Забелин, надевая пальто. - Жених уходит в солдаты, так что надейтесь и ждите, свадьба откладывается.
- Представляю восторг невесты, - сказал Боря. Поднявшись скрипучей деревянной лестницей, заваленной пакетами с мусором, на свой этаж, Забелин, открыв хлипкую входную дверь, сбитую из фанерных листов, вошел в коридор, куда незамедлительно выглянула невеста Нина.
Она уже собралась ложиться спать, и на ней был ситцевый халат, из-под которого выглядывала ночная рубашка.
- Ужинать будешь?
Забелин отрицательно качнул головой. Сказал, усаживаясь за обеденный стол в гостиной: