- Вестимо, - меланхолически подтвердил Каменцев.
- Тогда с Геной торопиться не стоит...
- Да я никуда не тороплюсь, - невесело рассмеялся Каменцев. - У меня сейчас дел меньше, чем у пенсионера. Как ты-то? Замуж еще не собралась?
- С кем спать и без того есть, - отмахнулась она, - а вот чтобы было с кем проснуться - это, знаешь ли, задача неразрешимая, по-моему. Слишком испортила меня самостоятельность. Да и сама жизнь... А вообще-то ты прав, я уже женщина непреклонного, так сказать, возраста, пора бы подумать об учреждении совместного предприятия семейного типа...
- А занимаешься чем?
- Честно? - Вытащила из пачки сигарету, закурила, выдохнув дым к потолку. - А... путаню понемногу! Японец сейчас у меня... Вчера в Токио укатил, через неделю вернется. Сумасшедший... - Она рассмеялась снисходительно. - Два часа ползает как гусеница, гладит, шепчет... А основное дело происходит в течение пяти секунд. И - очень он переживает, когда я не стенаю страстно. В самый интересный - его, конечно, имею в виду... так вот, в самый интересный момент он мне приказывает... ну, по-русски он слабо... Приказывает: "Голос! Голос!"
- Значит, ты все по иностранцам...
- Ну а чего русские? Как мне тут одна импортная блядь сообщила, трахают как звери, а платят как дети! А я ж еще и ленивая... Вчера звонит один французик - приезжай, мол, а я лежу на кроватке - пресс подкачать хотела... ну, чувствую, и ноги не поднимаются, и рука болит - поскользнулась тут и на локоть упала... А ведь его же и гладить надо! - Она шмыгнула носом, выдернув салфетку из стаканчика, посетовала, сокрушенно качнув головой: - Если б не сопли красота бы замучила!
Каменцев рассмеялся. Сказал:
- Все же люблю я тебя... Легко с тобой.
- Тебе так кажется. И насчет "люблю", и насчет "легко". - Она встала из-за стола. - Пошли, застелю ложе.
Они прошли в спальню, и тут он решительно обнял ее, притянул к себе, поцеловав в нежную шею.
- Миленький, - она попыталась оттолкнуть его, - мы же давно обо всем договорились... ну зачем? Я, конечно, понимаю: воздержание у тебя просто смертельное, и вообще дружба дружбой, а эрекция эрекцией...
- Ну а тогда к чему разговоры? - Он просунул руку в прорезь ее халата, нащупал застежку бюстгальтера.
- К тому, что мы - друзья...
- Любовь - это тоже дружба, - возразил он. - Причем настоящая, не знающая никаких границ...
- Но ведь у нас же ничего не вышло тогда... - слабо запротестовала она. - Или жена в глазах стояла?
- Вот именно, милая. Все равно как девственность терял, как в первый раз... А в первый раз результат всегда слабенький... - улыбнулся он, целуя ее в грудь. - А вот дальше все идет как по маслу.
Он уложил ее на кровать - уже сдавшуюся, обнаженную.
- У меня нет никаких... ну, этих...
- Да хватит развивать насчет презервативов, - сказал он, отбрасывая в сторону одежду. - Ты девушка чистоплотная, а я человек семейно-тюремный. И знаю, кстати, об этих изделиях немного. То есть в курсе, какой они формы, из чего сделаны и для чего в принципе предназначены. Но вот насчет всего остального, что характеризуется как нюансы практического значения, могу рассуждать весьма отвлеченно, как полный профан...
Закрыв глаза, она закинула назад руки. И - застонала, плотно обхватив его бедра ногами. Он почувствовал блаженную, восхитительную близость, погружаясь в жар ее плоти...
Все действительно получилось, и уснули они лишь под утро.
- Люблю тебя, - совершенно искренне прошептал он, проваливаясь в сон.
- Любовь вечна, - отозвалась она со вздохом. - Но вот партнеры меняются, в чем и беда...
ВЛАДИМИР КРОХИН
Три дня он предавался восхитительному безделью, наслаждаясь комфортабельным номером с климатической установкой, изысканными трапезами в уютном ресторане отеля, где над столиками нависали опахала тропической флоры, и плескался то в теплом океане, то в прохладном бассейне.
Подумывалось и о целесообразности курортного романчика, тем более, лишь мельком обозрев пляж, он пришел к выводу, что работы в данном направлении край непочатый и, возьмись за нее всерьез - будешь трудиться, забыв об отдыхе!
В отеле обитала публика, никакого отношения к мешочникам, бегавшим по Дубаю, не имевшая: множество одиноких респектабельных дам различных возрастных категорий, основной из которых была "слегка за сорок", благополучные бизнесмены из России и из сопредельных республик, а также бандиты, ведущие себя здесь, на отдыхе, подобно джентльменам из английского клуба - сдержанно, с достоинством и предупредительно-отчужденно по отношению к иным отдыхающим.
В отеле то и дело мелькал знакомец Крохина, местный временный резидент Вася, - молодой человек лет двадцати пяти, предлагавший постояльцам свои услуги знатока местных торгово-закупочных точек и злачных мест и настырно набивавшийся на приглашение в номер, дабы отметить знакомство наверняка имеющимся у свежеприбывшего соотечественника крепким спиртным напитком.
Знакомства с Васей и с его липкими предложениями из российского населения отеля избегали лишь бандиты кавказских национальностей - их Вася опасался. А многие из расслабленных бизнесменов "попадали", тратясь на такси и ужин для местного гида-общественника. Правда, слово "гид" по окончании -знакомства произносилось с иной, как был уверен Крохин, гласной буквой...
В течение тюремной отсидки Крохина Вася около недели пребывал с ним в одной камере, куда угодил за преступление довольно серьезное: ехал на машине с девочкой-челночницей, а на светофоре какой-то араб - из зависти, вероятно плюнул ему на капот.
Дабы не терять достоинства перед дамой, Вася покинул машину - и врезал арабу по морде, что означало, по его же словам, - приплыть к каторжному причалу и привариться к нему всеми якорями!
Однако уже через неделю Вася вышел на волю и дело замяли.
Парень был прыткий, циничный, скользкий, как налим, а потому Крохин заподозрил, что сокамерник договорился с властями, предложив определенные интеллектуальные услуги. И теперь, судя по тому, что Васю не трогала служба безопасности отеля, обычно настороженно относящаяся к чужакам, стал он человеком с определенным секретным статусом, старательно отрабатывающим запеченный из плевел - то бишь ядовитой пшеницы - хлеб контрактного меркантильного стукача.
Увидев Крохина, сдающего ключ портье, Вася явно и всерьез озадачился, видимо, размышляя, не появился ли в "Холидей Инн" его дублер, а потому в силу, очевидно, конспирации, здороваться с бывшим сокамерником, должным, по его соображению, мыслить точно в таком же направлении, не стал.
Некоторое время они толклись в холле, преодолевали взаимную неприязнь, различной, правда, природы, но одинаково соображая: "Подойти - не подойти?" - и наконец Крохин решил: "Ладно, чего уж там..."
- О! - воскликнул он, будто только сей момент заметил Василия. - Ты?!
- О! - воскликнул тот с аналогичным притворством. - Ты?! И они, как иуды, изобразили подобие дружеского объятия, воздержавшись, правда, от целований.
- Чего ты тут?.. - спросил Вася, бегая глазами по сторонам.
- А... дела! - с вызовом ответил Крохин.
- Успехов...
Дальнейшие их встречи знаменовались лишь обоюдными сдержанными кивками.
Прошедшим вечером Крохин познакомился с двумя немками, покатал их по городу, затем полночи они пили у него в номере, а после до утра все втроем кувыркались В постели, предаваясь жуткому, впервые им познанному групповому разврату.
С гудящей головой и воспаленными глазами спустившись в ресторан на очередной завтрак, Крохин узрел Василия, сидевшего за столом с какими-то бритоголовыми российскими качками и оживленно им о чем-то повествующего.
Качки, внимая рассказам старожила, сдержанно усмехались. Во главе стола находился мужчина, одетый в дорогую, явно не ширпотребную рубашку, с элегантными золотыми часами на мускулистой руке, бросавший на Васю редкие снисходительные взгляды. Взгляд у него был острый, волчий, поседелые волосы, еще мокрые после утреннего душа, аккуратно зачесаны назад.