Ему дали вроде бы пустяковое задание: на территории военного городка организовать охрану оружейной комнаты. Городок располагался на границе Дагестана и Чечни. Часть меняла дислокацию, поскольку это было уже то время, когда на Кавказе запахло войной. Новое место для военного городка обустроили километрах в трех от этого. Туда уже перебазировали технику, оружие, тыловые заведения. В опустевшем «ружпарке» остался лишь один контейнер, за которым должны были приехать, кажется, или особисты, или из инженерной службы полка. В ожидании этого и остался в казарме старший лейтенант с пятью бойцами. Солдаты были не его подчиненными, их вообще из разных подразделений набрали – не задействованных в переселении этого отдельного батальона.
– Я вообще-то был связистом, но раз комбат поручил охранять объект – что ж, приказы ведь не обсуждаются. Да и дело-то на первый взгляд пустяковое. Мне сказали, два-три часа тут побыть. Это было в двенадцать дня, а до семи вечера никто за контейнером не пришел.
– А в девятнадцать ноль-ноль пришли?
Бывший взводный опять напрягся, видно, не понял смысл сказанного, и Молодцову пришлось повторить свой вопрос, высказав его более четко:
– Так во сколько за этим контейнером кто-то пришел?
Теперь Федотов вопрос понял и ответил:
– Пришли… Сначала, примерно часов в восемнадцать, появился человек в гражданском костюме – представился ученым. Пока он стоял за пределами городка, за КПП, я комбату позвонил, объяснил ситуацию, он распорядился, чтобы я его пустил. Ученый тоже должен был дождаться тех, кто за контейнером приедет. Он оказался страшным болтуном, из-за него, думаю, все и случилось. Начал трепаться: вы, мол, даже не догадываетесь, сколько это изделие стоит и какая в нем сила. Бойцы рты пораскрывали. Я оставил их и отлучился на пять минут…
– Что значит – отлучились? – спросил Чесноков.
– Пошел в туалет, – смущенно пояснил Федотов. – В казарме, где была оружейка с контейнером, к тому времени и воду уже отключили, и раковины туалетные вывезли, но у нас туалет и в районе спортплощадки был оборудован, за плацем. Там я и услышал стрельбу. Выскочил – а на меня ствол. И… И все. Выстрел, потом второй. Это помню, как в тумане. Упал на асфальт как в пуховую перину, боли не чувствовал. Смотрю, пламя вырывается из окон. Я за пистолетом потянулся, и тут удар в висок. Очнулся, врачи мне сказали, через двое суток только – выжил чудом. Да и то – как очнулся? Разговаривать начал лишь через полгода, но и сейчас еще…
Фамилий и имен бойцов, охранявших с ним «ружпарк», Федотов не помнил. Не вспомнил ни особых их примет, ни особых привычек.
– А если бы мы показали вам фотографии…
– Сейчас две тысячи четырнадцатый год, двадцать лет с тех пор прошло, понимаете? – не дослушав, отрицательно покачал головой Федотов. – Я когда в себя пришел, жену долго не узнавал. Все стерлось в памяти, все. Только лоб и глаза нападавшего помню.
– Какие лоб и глаза? – одновременно спросили Костя и Чесноков.
– Того ублюдка, который в меня стрелял. Я даже когда в беспамятстве лежал, видел их, эта картинка в мозгу как отпечаталась. Сросшиеся брови, взгляд… Волчий взгляд, не человеческий…
Щека Федотова задергалась, по губам прошла судорога. Расспрашивать его прекратили, угостили зеленым чаем, перевели разговор на дела рыбацкие, которые он любил, и распрощались.
– Если у нас еще будут вопросы, можно вас побеспокоить? – спросил Чесноков. – Никуда в ближайшее время уезжать не собираетесь?
Никифор Яковлевич только хмыкнул:
– Я мало выездной, до сих пор процедуры, уколы. Конечно, помогу, чем могу, но пользы от меня, сами видите…
6
Виктор Иванович Чесноков к встрече с бывшим взводным, начальником караула, готовился основательно. Проследил по документам весь служебный недолгий путь Федотова от училища до тех самых семи часов вечера, когда в него вошли две пули. Курсантом Федотов был средненьким, но дисциплину не нарушал, задачи, которые перед ним ставили, выполнял, пусть не образцово, но вовремя. Мог ли он вступить в сговор с преступниками? В части офицер успел прослужить полтора года, двадцать лет назад это было, и его бывшие сослуживцы – Чесноков нашел и их – только плечами пожимали: трудно об этом судить, Федотов всегда слыл тихим, незаметным. Но, в конце концов, все они предположения делали одинаковые: вряд ли. Ведь если человек с гнильцой, то за полтора года эта гниль вылезла бы, проявилась. А о Никифоре Яковлевиче и слова плохого сказать нельзя. Тихоня.