- Сан Саныч, вы обещали докончить эти две программы. Вы же сами понимаете, что кроме вас этого не сделает никто...
В голосе слышны то ли слезы, то ли мольба. "Но когда же кончать? -пульсирует в висках Сан Саныча. - Будь в сутках 48 часов, и то не успеть..."
- Александр Александрович, там у Подопригоры что-то не стыкуется, надо бы вам туда съездить или хотя бы позвонить... Заказчики все-таки.
"Сами разберутся, балбесы, пусть описание читают..."
Настойчиво, требовательно:
- Александр Александрович, крайне желательно решить вопросы по реорганизации лаборатории до отъезда.
"Елкин пень. Если уж уверен, что не вернусь, так зачем реорганизовывать? Расформировывать придется. Ну давай-давай, вали все до кучи..."
- Сашка, ты не поможешь мне провести исследования, мне бы хотелось общаться со шведами, уже имея результаты... Может, в выходные?... Ты же понимаешь: без тебя никак.
"Здесь никак, там никто... Я что, змий дюжинноголовый? "
Дальше-больше, как снежный ком:
- Сан Саныч, вы еще не подготовили материалы, которые повезете с собой... Времени осталось крайне мало.
- Саныч, еще надо... еще хотелось бы... не забудьте...Вы обещали...
И среди этого спасительно-интимное:
- Сашок, мы тут чай согрели, тебе сюда принести или сам вырвешься?
- Да, сейчас постараюсь.
- Саныч, необходимо было заранее отправить письмо...
Мир перед глазами куда-то уплывает, начинает кружиться в нелепой дьявольской пляске, повторяются слова, подобно болтовне одуревшего от скуки попугая, пространство фантастически искажается, мелькают неведомые лица, размалеванные маски, звериные морды с умными глазами, фигуры в балахонах. Вопросы становятся двузначными, линзы очков - двояковыпуклыми, глаза посетителей - двугранными, а телефон на столе - двугорбым. Тягучая боль стылой пустоты удваивается, и вдруг откуда-то рождается резкий странный звук, Саныч слышит звенящий крик до боли знакомого голоса:
- Довольно!... Хватит!
Мгновенье - и гнетущая тишина. И удивленные, растерянные, обращенные на него взгляды. И с запозданием приходит понимание - мой крик, и испуг: что это со мной, что это делается со мной? И уверенно-спокойное:
- Я вернусь. Вернусь через две недели. Ну почему нельзя отложить большую часть дел всего на две недели?
Не верят. Видели. Знают. И снова давят, наседают, торопят, как будто с его отъезда для них начнется время страшного суда, и все они, мелкие грешники, стремятся закончить, привести вверенные им на Земле дела в порядок. Мутный зыбкий туман окутывает сознание Сан Саныча, он механически отвечает на вопросы, что-то обсуждает, что-то советует, ощущая себя обессилевшим распростертым телом, которое пинками заставляют подняться и куда-то идти, делать что-то неимоверно тяжелое. Из каких-то потаенных, неведомых глубин сознания выплывает крамольная мысль, она медленно ползает по изнывающим извилинам, растекаясь, расплываясь, набирая силу. "Гори все огнем! Гори МИД со всеми непредсказуемо множащимися бюрократическими проволочками... Гори работа, со всеми этими бесконечными давай, давай, давай, давай... Гори вся эта страна, с ее глобальной необустроенностью и незащищенностью, которая методически размеренно выбрасывает, выжимает из себя людей, словно пасту из тюбика..."
- Сан Саныч, между нами говоря, тебе нельзя в таком состоянии ехать, ты там сорвешься, и полетит все вверх тормашками. Пока есть немного времени, лег бы в клинику под капельницу, либо возьми путевку, да с какой-нибудь бабой махни отдохнуть...
Холод, галактический холод царит в кабинете, еле греет батарея под ногами. Калейдоскопом мелькают картинки на компьютере, с трудом удается фиксировать внимание. Не хочется двигаться, думать, писать, не хочется ничего. Мозг заторможен, и Сан Саныч как будто бы растворился в пространстве, исчез, перестал существовать. Словно это вовсе и не он сидит перед терминалом, закутанный пледом, протянув тощие ноги над нагревателем, словно это не его пальцы виртуозно бегают по клавиатуре, словно это не его изъезженный мозг работает, напрягается, пытаясь доделать, докончить, довести до конца... Какая-то мутная пелена обволокла, опутала, отключила сознание, ноги обледенели, пространство сконцентрировалось и плотным коконом окутало, облепило изможденную фигуру, словно младенца завернуло в одеяло.
Сигнальное пиканье компьютера - на часах полночь. Сан Саныч торопливо собирается - успеть бы на метро. Ночь безлунна и черна, над слабо освещенным переулком - сверкающая лента звезд. Колющие иглы лучей впиваются в глаза и лишь слегка трепещут, как отблески на зрачках невидимых глазниц. В этом вихре звездных лучей теряются последние крохи тепла, и Сан Саныч ощущает, что холод проморозил его насквозь, сжал студеными пальцами сердце, безжалостно острыми ледяными кристаллами сковал разодранную в клочья душу.
Дома холодно, мучительно холодно, как и везде в этом неласковом, нелюбящем, недоверчивом мире. Девятиметровая комната на троих, теснота, неустроенность, неуютность. Десять лет коммуналок позади, беспросветная безнадежность впереди... В доме все спят. Одинокий, остывший ужин скрашивает когда-то не допитая бутылка коньяка, и долгожданное тепло разливается по телу, слегка оттаивает израненная душа.
Дом погружается во мрак, сквозь оконное стекло льется звездный свет, чарующей бездной манит Вечность. И в который раз возникает вопрос:
- Если холод, одиночество и беспросветность являются всем, что уготовано нам в этой жизни, то кто сможет объяснить: зачем же нужна эта жизнь?
Это все было с Сан Санычем давно и в студеной России, но стало зябко ему в аризонской ночи. Сан Саныч начал одеваться. Славик с фырканьем вытер голову полотенцем и устроился на соседнем шезлонге:
- А у нас на небе Южный Крест виден, а ночи такие же темные... Слушай, у меня такое ощущение, что ты никак не можешь для себя уяснить: как такое недоразумение, как я, может жить на Земле.
- Ладно, замнем, - Сан Санычу было неудобно за свою несдержанность. - Мы же с тобой уже давно живем даже в разных полушариях. Когда ты уезжал, я ни сном, ни духом не чувствовал, что мы встретимся. И где? В Америке. "Место встречи изменить нельзя".
- Ты прав. Абсурд полнейший. Как там в России? Как наши?
- Да ничего, работают. Димкина фирма разрослась - снимает целый этаж института. Надежда вышла замуж за немца. Пожила в Германии и вернулась назад. В результате и она и немец страшно довольны. Немец получил такие налоговые льготы с этой женитьбой, что обеспечивает и ей в России полное содержание, и себе еще оставляет. Лена защитилась, тоже по заграницам шарахается. Топиковы в том году из Техаса приезжали. Летом жара была жуткая. Анька все страдала, что машина без кондиционера и дома духота. Правда, мы даже не встретились, все недосуг. По телефону поболтали. Да и говорить-то особенно не о чем, нам друг друга не понять. Как сейчас с тобой... Хочешь анекдот, как Сашка в Японию ездил? Японцы ему приглашение оформили, денег переслали на билеты, квартиру в Токио заказали, ну, в общем, все сделали, ждут. Месяц проходит, второй начинается, Сашка не едет. Знаешь почему? Весна, батенька, весна, ему огород надо копать. Пока не вскопал, так и не поехал. Димка острил, что за сотую часть тех денег, что он привез из Японии, ему бы огород на три метра в глубину перекопали. Но Сашка есть Сашка. Вовка лекции студентам по-прежнему читает. Да я его сто лет не видел. А больше в городе-то и нет никого, а от разъехавшихся - ни слуху, ни духу. Украина теперь заграница, а "запорожец" иномарка. В Казахстане русским тоже не сладко, не до писем...Ты-то в Россию собираешься?
- Да чего собираться, - заранее обиделся Славик, - к вам за тысячи километров притащишься, а вы даже не соблаговолите в гости заехать. Друзья называются. - Он выпятил нижнюю губу и сразу стал похож на обиженного бегемотика, каким его изображают дети.
- Ты сначала приедь, а потом переживать будешь.
- Да, через год всего приеду, чай не в пробирке родился. Ты-то своих родителей давно видел?