Выбрать главу

– Б-бляха муха! Где наша не пропадала! Где наша не пропадала! Ла-ла-ла! Зуб из пасти! – глаза его горели безумием. В них было предельное напряжение, которое странно было видеть у человека, в группе с товарищами, не торопясь, спускавшегося по лестничным маршам.

«Ох уж эти нейтроны!» – с беспокойством подумал Фомич.

Когда они достигли нулевой отметки и ступили на площадку, облицованную нержавеющей сталью, «струна» вдруг лопнула.

Раздался дикий выкрик, похожий на затяжной, с трубным, утробным звуком вдох воздуха, и Диму начало рвать.

Он уперся руками в металлическую облицовку стены и, то закидывая с подвывом, то опуская голову, плескал рвоту на стену. Рвотная масса уже обтекла бутсы, и он стоял будто в трясине, маслянисто блестевшей в лучах светильника…

Дозиметрист Цариков, сильно отставший, свалился вдруг на голову, коршуном закружился, затопотал ногами по железному полу.

По-женски красивое припухшее лицо его ярко раскраснелось на скулах. Он поначалу бубнил что-то, заикаясь, непонятное, но затем голос его обрел крепость, стал металлическим, басовитым, а там уж и вовсе раскатным:

– Да что ж вы делаете?! За что здоровье кладете?! Окаянные!.. Неужто жалкая тыща-другая дороже вам самой жизни человеческой, одной-единственной данной нам?! Да если б не ваша дурацкая воля добрая, так… я бы вас… да поганой шваброй, да по шеям, по шеям… – Он потрясал в воздухе радиометром, весь конвульсивно дергался в гневе, враз раскидав свои серые, захмелевшие в неподдельном негодовании глаза в разные стороны, то есть перед собой ничего из-за истерики своей не видел и мог ненароком долбануть кого-нибудь по черепу радиометром.

Ремонтники несколько поотступили, но в глазах и лицах их уже проявлялось что-то нехорошее.

Даже Диму перестало рвать, и он, пошатываясь и отирая лавсановым рукавом полуоткрытый синюшный, в липкой слюне рот, весь землисто-серый, с четко проступившими коричневыми пятнами на лице, прошел и, держась дрожащими руками за перила, сел на ступеньку.

– Это же есть не что иное, как сжигание жизней на ядерном костре!.. – все так же не глядя в лица людям, самозабвенно орал Цариков, но вдруг замолк, оборвав свою речь на полуслове.

Громадный Федя, Вася Карасев и Фомич медленно подступали к дозиметристу, и вид их не предвещал ничего хорошего.

– Вали отсюда! – хрипло и тихо, каким-то утробным голосом выдавил из себя Фомич. И Цариков попятился. – Вали, чтобы духу твоего тут… Чтоб не вонял, мать твою…

Цариков в сердцах повернулся и решительно стал подниматься по лестнице, вроде торопясь, но и как бы нехотя, потому что казалось, будто ноги его кто-то с трудом отрывает от пола и, преодолевая сопротивление, переставляет на новое место.

«Вот марионетка!» – удивленно подумал Фомич, и злоба его стала утихать.

– Эй ты, дурила! Постой! – крикнул Пробкин вдогонку.

Цариков с готовностью обернулся.

– Сделай доброе дело, – голос Фомича был мягкий, но официальный, – принеси-ка швабру, сгоним Димобу «работу» в трап…

Цариков заалел еще пуще прежнего, начал поикивать, что обычно всегда предваряло возмущение, розовая кожа под подбородком вздувалась и Опадала, как у лягушки-квакши, но, споткнувшись взглядом о землисто-серое лицо Димы, о его скрюченную слабостью жалкую фигуру, прислонившуюся к перилам, он вдруг внутренне согласился, весь как-то сник и пошел выполнять поручение старого мастера.

Фомич с озабоченным видом подошел к Диме и, наклонившись к нему и нежно теребя рукой плечо, сказал:

– Ничего, Димыч, ничего… У меня сколь раз рентгенами нутро выворачивало, ан видишь – живой, не дурной… Счас «гусаку» шею своротим, тяпнем по маленькой, и все будет путем.

Дима в ответ вяло улыбался, лаская Фомича большими, чуть притухшими от нахлынувшей слабости, виноватыми черными глазами. Хотел что-то сказать, но вышло только:

– А-а!.. – и он досадливо махнул рукой.

Фомич торопливо отошел от него и повел Васю и Федю к входу в помещение нижних водяных коммуникаций реактора, по которым теплоноситель (вода) подавался снизу в активную зону атомного реактора.

В помещении был довольно яркий свет. Нержавеющий пол был чист. Сверху, на трехметровой высоте от пола, были видны крашенные зеленой теплостойкой краской водяные коммуникации – множество тонких труб, плотными рядами подходящих от раздаточных коллекторов к нижним частям технологических каналов, с которыми они соединялись через изогнутые наподобие гусиной шеи трубки.

Прямо по носу видны были сходящиеся под прямым углом металлические стены опорной крестовины атомного реактора. На вид получался довольно уютный закуток, и ничто внешне не говорило о том, что вот в этом самом закутке сейчас и есть бушующее излучениями космическое пространство.

Рядом с дверным проемом, через который был вход в помещение подреакторного пространства, на металлическом нержавеющем полу стояло странное устройство, внешне напоминающее уродливую свинцовую пирамиду.

Все трое заглянули в проем облицовки устройства и увидели там металлическую ажурную конструкцию с лестницей, предназначенной для подъема на верхнюю рабочую площадку.

Сама конструкция была установлена на легкую четырехколесную тележку и снаружи облицована свинцовым листом с вмятинами на поверхности.

Изнутри было видно, что в крыше свинцовой будки есть амбразура, через которую работнику предстояло высунуть руку с электрострогачом и при большом сварочном токе отхватить «гусак» одним махом.

– Хороша халабуда! – с гордостью сказал Фомич, похлопывая рукой по свинцовой облицовке штурмового устройства. Звук от удара был шлепкий, глухой. – Закатим эту игрушку под реактор, подтащим на вытянутую руку от «гусака»… Во-о-он на нем красная тряпочка, – сказал он, умолчав, что повесил ее сам, первый испытав «крепостную машину». – Далее ты, Васятка, лезешь наверхи с электрострогачом наготове, а мы с Федюлей будем двигателями прогресса, то бишь будем возить тебя как дитё на коляске… Только под себя не ходи… Ха-ха-ха!.. – утробно, с кашлевым прострелом захохотал Фомич, но во всем его облике была видна спешка, даже в том, как он быстро, пулеметной очередью, прохохотал и резко оборвал смех. – Ну с богом, работнички! Или как там еще говорят? Теперь за работу, товарищи!

Вася Карасев действовал споро и быстро. Подтащил с запасом сварочный кабель. Держа электрострогач, полез по лестнице наверх халабуды, чиркнул неосторожно электродом о трубу лестницы, осыпав товарищей голубыми искрами.

Свинцовая будка покачивалась и поскрипывала. Наконец устроившись наверху, Вася Карасев весело крикнул:

– Включай двигатель прогресса! Три, два, один! Старт! Въезжаем в космическое пространство!

Фомич и Федя, смеясь, ухватились за поперечину, и «космический корабль», под названием «свинцовая курва», поскрипывая, шатко-валко въехал в подреакторное пространство, то есть, по выражению дозиметриста Царикова, в открытый космос.

В отличие от центрального зала ревунов здесь не было, ибо помещение было необслуживаемое и быть в нем не полагалось, потому восемь тысяч рентген в час никак о себе не заявляли, и в помещении действительно стояла космическая уютненькая тишина.

Фомич вдруг вспомнил, что впопыхах забыли натянуть пластикатовые полукомбинезоны, хотя в подобном случае стоило бы закрыться пластикатом полностью. Сейчас Васятка как резанет, как ливанет из «гусака» и технологического канала ядерная труха – век не отмыться.

Но уж больно не любил Фомич эту спецодежду, в которой работать было не очень-то удобно, и пользовался ею в самых крайних случаях.