День отъезда приближался. Завтра в последний раз сходим куда-нибудь. Я послал ей с Абдугани маленькую, с «воробьиный язычок», записочку и получил ответ: «Я согласна».
Вечером Саадат пришла к нам. Старушка подала нам кушать отдельно. Я подсел поближе к Саадат, взял ее руку в свои ладони.
— Милая моя Саадат, — сказал я, — мы расстаемся. Я снова еду в академию. У тебя тоже начнутся занятия… Я хочу услышать от тебя ясный ответ. Что ты думаешь о нашей совместной жизни?
— Пустите! — Саадат попыталась освободить руку. — Тетя увидит. Стыдно. Нехорошо так. Пустите же, говорю… Что вы хотите сказать?
— Не прикидывайся наивной. Ты знаешь, что я тебя люблю, и я знаю, что ты меня любишь.
— Кто вам сказал?
— Вот кто! — С этими словами я прижал Саадат к груди, пытаясь заглянуть ей в глаза. Саадат испуганно выскользнула из моих объятии.
— Вы стали очень плохой! Пойду скажу тете. А еще я вас всем хвалила.
Она взглянула на дверь.
— Будете сидеть тихо, — я останусь, а нет, — уйду. Тетя идет…
— Ладно, сядь… Ну, так что же ты думаешь о нашей жизни?
Она тихо, не поднимая глаз, спросила:
— Есть педтехникум в Ленинграде?
— Есть, конечно.
— Если я поеду с вами, меня примут?
— Нет, ты не знаешь русского языка.
— А вы научите!
— Да разве я смогу тебя учить? На первой же строчке застряну.
— Я спрашиваю дело, а вы шутите… Разве военные так разговаривают? Вы подайте команду — и все.
— Тогда слушай мою команду, Саадат! Будь готова: через два года я кончу учиться. Ты тоже к тому времени должна кончить ученье. И тогда справим свадьбу. Итак, к светлому будущему шагом марш!
Позабыв, что старушка может услыхать, Саадат рассмеялась. Да так звонко, безудержно, что от ее смеха — мне показалось — в алебастровой нише зазвенели фарфоровые пиалы.
И тут же смех оборвался. Девушка заговорила серьезным тоном. Она спросила… о матери Ядгара. Но я ничего не ответил и обещал рассказать все после свадьбы.
Долго мы сидели с Саадат и тихо беседовали. Окончательно уговорились так: я, взамен калыма, стану врачом, а она, взамен приданого, станет педагогом.
В Ленинграде я учился еще два года и в отпуск в Ташкент ни разу не съездил.
Мне Саадат писала, я изредка отвечал. Переписка с домашними тоже не была особенно частой.
«Мы соскучились, — писали мне из дома. — Сын твой Ядгар очень истосковался. Матушка чувствует себя нездоровой», — и все в таком же роде.
Пришло время государственных экзаменов. По многим предметам профессора нашли мои знания хорошими. Для дипломной работы мне следовало бы остаться еще на год в Ленинграде, по я попросил разрешения выполнить ее в Ташкенте. Мне разрешили. Я простился с Ленинградом.
Я снова не послал домашним телеграммы о своем приезде. Знала только одна Саадат.
Поезд замедлил ход у платформы Ташкентского вокзала. Я смотрел в окно. Встречающие пробегают вдоль вагонов.
Вот она, Саадат, которую я так долго ждал. Я постучал в окно. Она вскинула глаза.
— Джура!
И побежала к дверям. Не стесняясь посторонних, Саадат бросилась ко мне в объятия. Я крепко обнял и поцеловал девушку, нимало не беспокоясь, что мешаю проходящим пассажирам.
Мы пришли домой вместе, будто вместе ездили в Ленинград.
Узнав, что ученье закончено, моя мать была вне себя от радости. Надежда на мою женитьбу, которая столько лет оставалась мечтой, теперь стала близкой. Я узнал, что оба дома готовятся к свадьбе. У меня уже не было никаких причин откладывать женитьбу.
Ядгару шел седьмой год. Кто-то ему сказал про свадьбу. Он подошел ко мне и, обняв мои колени, спросил:
— Папа, вы мне дадите молоденькую маму? Да?
А я глядел на него с грустью и думал: «Бедный Ядгар, когда-нибудь ты узнаешь, что я тебе не отец. Что мать твоя, красивая, но легкомысленная женщина, тебя бросила, а отец черствый, неизвестный мне человек, которого я в глаза не видел. Нет, Ядгар, — говорил я себе, — ты мой сын, и только мой!»
— Какую еще тебе нужно маму, сыпок? А наша матушка? Она и тебе, и мне, и Абдугани, и Кумри — всем нам мать. Кого же тебе еще?
Он опять вертится около меня и ласкается.
— Возьмете, а! Матушка ведь моя бабушка. А мне дайте Саадат. А то я сам возьму ее себе, сделаю своей мамой.
— Дурной ты! Кто тебе сказал? Ладно, ладно, возьму, — засмеялся я.
В один из знойных июньских дней, когда на винограде «чарас» выступили первые черные родинки, а ананасные дыни сделались слаще меда, мы с Саадат отправились в загс.
Второй раз в жизни я пришел сюда. И многое невольно припомнил. Я не забыл даже правил, касающихся неприглядной стороны семейной жизни — развода. Будто я только вчера стоял здесь за столом рядом с той коварной красавицей. Я даже вздрогнул и посмотрел на свою спутницу. Нет, это моя Саадат! Верная Саадат!