На берегу Волхова Пафнутий остановился, глянул вниз, в фиолетовые волны реки, и ему почудилось: там — спасение, там — забвение всех печалей. Но почти тотчас среди волн разглядел он уродливую рожу беса, который с готовностью тянул к Пафнутию руки и бормотал: «Иди, иди сюда!»
— Нет уж! — сказал ему Пафнутий. — Эдак мне и после смерти, до скончания вечности не будет от тебя спасения!
И побежал дальше.
И случилось чудо. На дороге ему встретились Харузин и Наталья.
— А, вот ты где! — как ни в чем не бывало объявила Наталья. — А мы тебя разыскиваем, Пафнутий.
Пафнутий остановился, разинул рот и воззрился на друзей. Казалось, для них в этой встрече не было ничего необыкновенного, а он смотрел на них как на диво, явленное ему Богом во спасение.
— Она мертва, — выговорил наконец Пафнутий.
— Кто? — удивилась Наталья. — Туренина? Ты что, ходил смотреть на казнь? — девушка сморщила нос. — Какая гадость!
Пафнутий разрыдался. Он кричал и плакал, а после бросился на землю и начал бить по ней кулаками и пятками, вздымая пыль. Наталья растерянно смотрела на него, затем перевела взгляд на Эльвэнильдо.
— Что это с ним?
Эльвэнильдо пожал плечами.
— Я ее любил! — выкрикивал Пафнутий. — Я ласкал ее! Она била меня плетьми, она меня ненавидела! А потом требовала ласк! Она хотела, чтобы я целовал ее! Я лобызал ее… а туда кол!
— Хватит! — заорал Эльвэнильдо, побагровев, и с силой пнул лежащего Пафнутия в бок.
Гвэрлум поджала губы и надменно проговорила:
— Никогда не думала, что ты такой ханжа, Эльвэнильдо. Обычное дело. Французский поцелуй.
— Не желаю этого слышать! — надсаживался Харузин. — Мне плевать! Да, я ханжа! Я это все ненавижу, понятно? И всегда ненавидел!
— Ну ладно, ладно, — снисходительно позволила Наталья.
— А она умерла… — пробормотал Пафнутий.
— И зелья у тебя больше не будет, — сказал ему Харузин. — Да?
Пафнутий сел, держась за отшибленный бок.
— Ну, да… — согласился он. Как ни странно, слез на его лице не было. Он рыдал сухо, бесслезно.
— Когда я с Неделькой странничала, — важно произнесла Гвэрлум, — мы с ним встречали одного старика отшельника… Помнишь, мы рассказывали? — И когда Харузин кивнул, продолжила: — Ну так вот, Флор хочет, чтобы мы на время всех этих судебных дел отправились к нему.
— Флор? — поразился Харузин. — А ему-то что?..
— Не перебивай. У Флора голова обо всех болит, — сообщила Гвэрлум. — Он и о том, и об этом подумать успевает. Хозяин!
Эльвэнильдо глянул на «темного эльфа» искоса и промолчал. Он видел, что Наталья влюблена, и каждое решение Флора приводит ее в глубочайшее восхищение.
Впрочем, судить Флора непредвзято, то следует признать: он редко ошибается. Настоящий лидер, этого не отнимешь.
— Флор будет занят устройством глебовских дел. А Пафнутий скоро оголодает без своей отравы и начнет чудить, сам знаешь, какие у нарков ломки бывают.
Харузин знал это только понаслышке и из книги «Электрокислотный прохладительный тест», однако кивнул, не желая вступать с Натальей в пререкания. Наталья и сама была осведомлена исключительно со слов «продвинутого» однокурсника. К счастью.
— У меня один вопрос, Гвэрлум, — проговорил Харузин, — ты помнишь, где конкретно обитал этот отшельник?
— Ну… — Наталья замялась на мгновение, но тут же нашлась. — Видишь ли, это такой святой человек — полагаю, если он сочтет нужным, чтобы его нашли, мы его отыщем в два счета.
У Харузина не нашлось, что возразить.
Лесная избушка, тихий шелест листвы, еле слышный звон капель там, где с камушка срывается тонкая струйка родника… Одинокий свист отважной птицы… Старческое лицо, исчерченное морщинами, такое доброе, что, кажется, так и расцеловал бы каждую морщинку… Не то человек, не то гном, житель Полых Холмов, во всяком случае — некто совершенно чудесный…
Харузин пытался разговаривать связно, делать выводы, основываясь на том, что успел узнать из долгих бесед с Лавром.
— Господь, Врач душ и телес человеческих, посредством освященных благовоний духовно очищает воздух — среду обитания нечистых духов — и тем самым отгоняет их от нас, — пояснял он Наталье, которая завороженно наблюдала за старцем. Тот сжигал можжевеловые ветки, улыбаясь и покачивая головой.
Пафнутий успокоенно спал.
Глоссарий
Акафист— определенное богослужебное последование, особенно прославляющие Господа, Матерь Божию, святых.
Брашно— еда, пища.
Веко— круглая невысокая коробка, в которой держат хлебные корки, оставшиеся от трапезы.
Виды скаредные— накладные маски-личины, потешные одежды и украшения.
Влазня— прихожая в жилой избе.
Волога— жидкое съестное, варево, обязательно скоромное, часто с салом.
Жальники— поминки.
Желвь— опухоль.
Живот— жизнь; имущество; «из клетей животы грабят» — т. е. воруют из кладовок имущество.
Жито— главенствующая зерновая культура; в данном случае — ячмень и рожь.
Забелки— сливки (от слова «белый»).
Заспа— крупа (овсяная, ячная, полбенная), которую засыпают в похлебку «для сытости».
Звар— соус; сусло, вскипяченное с медом, перцем и сухой малиной.
Изба корчемная— харчевня.
Калья— похлебка, что-то вроде борща.
Клеть— неотапливаемая пристройка, которая использовалась как летняя спальня и кладовая; соединялась с жилым срубом сенями.
Ключница— амбар.
Кощунство— рассказывание «кощун», языческих преданий, легенд, сказок.
Кощуны— предания, языческие легенды.
Кут— угол деревенской избы.
Мотыло— кал, навоз.
Невейница— невеянное зерно, зерно с половой, с мякиной.
Остуда— постыдное деяние.
Повалуша— главное помещение жилого дома.
Преснечики— житные лепешки на молоке, лепешки с творогом.
Притча— несчастный случай.
Прохлада— жизнь в достатке.
Репище— огород, на котором выращивали капусту, лук, чеснок, но преимущественно репу, которая в те времена была так же популярна, как теперь картошка.
Решетный хлеб— ситный, из муки, просеянной сквозь сито.
Рухлядь— пожитки, одежда.
Свита— верхняя теплая одежда из сукна.
Став— деревянная чаша (от слова «ставить»).
Стерва— падаль. Отсюда — стервятник, падальщик.
Супарень(ударение на первом слоге) — «третий пол», русское название для гомосексуалиста.
Татьба— кража.
Тело— начинка.
Тельное— котлеты, колобки из мяса, очищенного от костей.
Ужица— веревка, прочная снасть.
Ужицы— узы, веревки.
Укроп— теплая вода.
Ухойназывали суп вообще.
Фиал— сосуд.
Хайритизма— часть Акафиста, начинающаяся словами «Радуйся» («хайре» по-гречески).
Хоромина— жилой дом.
Хохолки— мелкие ерши.
Яглы— мягкая ячневая каша в горшке.