Пролог
Василиса Огнеславская
Ядовитая Роза
Моей лучшей подруге Виктории и преданной читательнице Ани посвящается...
Приходит день, приходит час,
Приходит миг, приходит срок
И рвётся связь,
Кипит гранит, пылает лёд,
И лёгкий пух сбивает с ног,
Что за напасть.
И зацветает трын-трава,
И соловьём поёт сова,
И даже тоненькую нить
Не в состояньи разрубить
Стальной клинок.
«Песня Волшебника» из к/ф «Обыкновенное чудо».
Пролог
Из ночи в ночь его мучает одно и то же жуткое видение; оно подползает незаметной скользкой змеёй и спустя миг безраздельно завладевает всем его существом. Это случается всякий раз, когда на верхнем этаже замка, в небольшом, но уютном кабинете директрисы, расположенном прямо над его спальней, звучит музыка.
Lacrimosa dies illa Qua resurget ex favilla Judicandus homo reus. Huic ergo parce, Deus: Pie Jesu Domine, Dona eis requiem. Amen.
Мужские и девичьи голоса с искренней скорбью выводят горькие слова о Страшном суде и покаянии - понятиям, столь далёким для него и потому совершенно чуждым, непонятным... Да и сами слова, вплетённые чёрной траурной лентой в это пение, он не понимает - он совершенно не знает латынь. Хор девушек тянет верхние ноты, и под крещендо оркестра он видит перед своим мысленным взором пугающую картину.
Берн - его родной город, только совсем иной, чем в его время, близкий и чужой одновременно. Посреди центральной площади (Bundesplatz) стоит деревянное сооружение из потемневшей от времени осины, один вид которого внушил бы ему ужас, если бы он был в курсе, для чего оно предназначено. Это - эшафот. На нём, скрестив руки и озирая площадь, застыл мужчина в красном колпаке с прорезями для глаз; вокруг эшафота собралась разномастная толпа, выкрикивая проклятия в адрес ведомой к палачу девушки.
- Hexe! Drecksau![1] - кричат люди; некоторые, особо наглые, пытаются прорваться вперёд, только для того, чтобы заглянуть в лицо девушки, посмотреть, плачет она от страха или нет.
В стороне от толпы и эшафота стоит молодой человек всего несколькими годами старше, чем он сам; лицо этого юноши уже в который раз приковывает его внимание - холодное, недоброе. Змеиное.
На казнь юноша смотрит с таким вожделением, словно вместо эшафота видит перед собой обнажённую красавицу; острый кончик его языка высовывается из щели змеиного рта и сладострастно облизывает тонкие губы. Внезапно молодой человек словно догадывается о его присутствии и устремляет прямо ему в глаза свой холодный, злобный, как у самого Дьявола, взгляд.
Сердце колотится в грудной клетке пойманной птицей, в груди всё леденеет, точно он лежит на снегу; музыка наверху на миг становится громче и так же неожиданно смолкает. И столь же внезапно видение уходит, оставив после себя сковавший всё его тело холод и неприятное ощущение чужого, полного холодного презрения взгляда. От этого ощущения будет не так-то просто отделаться...
[1] Ведьма! Сволочь! (нем.)
Глава 1. Серые стены
Перед самым отбоем, когда на замок опускается темнота, Бальдерик каждый раз прислушиваются к хриплому крику воронов. Они живут дружной стаей где-то на крыше его интерната - чёрные, как трубочисты, громкоголосые как Иерихонская труба; днём они промышляют мелким разбоем, эти похожие на бандюг большие мудрые птицы - воруют яйца и маленьких птенцов из чужих гнёзд. Когда Бальдерик был помладше, он порой мечтал о собственной стае, где каждый заботится не только о себе, а в первую очередь о благе ближнего; но шли годы и одиночество мальчика не исчезало. Оно росло подобно сброшенному с горы снежному кому, на который при стремительном движении налипает всё новый и новый слой снега.
В замке холодно даже сейчас, летом, и лишь нежно-жёлтый свет из-под занавесок напоминает о существовании другого, радостного и живого мира, где у его более везучих ровесников есть родители, которые покупают им билеты в кино и мороженое, помогают с уроками и целуют перед сном...
Дни в интернате похожи один на другой в своей серой, беспросветной однообразности: оглушающе-надрывный звонок по утрам, способный разбудить и покойника, лёгкая физическая разминка, сразу после которой следуют нудные и примитивные в своей постылой простоте занятия, на которых воспитанников учат читать по слогам и считать в пределах ста.
Дети же больше напоминают животных, недавно научившихся ходить на задних лапах - серая, лишённая ярких эмоций и присущих здоровым фантазий, масса; перед сном здесь никто не рассказывает страшилок, игры так же скучны и примитивны.
В семь часов вечера зимой, а летом и весной, в мае - в десять ночи внутренность замка вспыхивает сотней волшебных огней - это воспитательницы зажигают свечи, а от них - расположенные на всех стенах факелы. Как иллюминация на Рождество, как праздничный салют первого августа. Ужинают они так же при свечах, стоящих прямо на столе в старинных серебряных подсвечниках в виде тонкокостных дев с длинными руками, в которых они и держат сами свечи; ужин проходит, потрясая Бальдерика омерзительным чавканьем и мерзкой картиной поедания пищи голыми руками. Совсем как дикие звери.