«Глава первая.
3 мая.
Выехал из Мюнхена 1 мая в 8 часов 35 минут вечера и прибыл в Вену рано утром на следующий день; должен был приехать в 6 часов 46 минут, но поезд опоздал на час. Будапешт, кажется, удивительно красивый город; по крайней мере, такое впечатление произвело на меня то, что я мельком видел из окна вагона, и небольшая прогулка по улицам. Я боялся отдаляться от вокзала. У меня было такое чувство, точно мы покинули запад и оказались на востоке, а самый западный из великолепных мостов через Дунай, который достигает здесь громадной ширины и глубины, напомнил мне о том, что мы находимся недалеко от Турции. Выехали мы своевременно и прибыли в Клаузенберг после полуночи. Я остановился на ночь в гостинице «Руаяль». К обеду или, вернее, к ужину подали цыпленка, приготовленного каким-то оригинальным способом с красным перцем - прекрасное оригинальное блюдо, но сильно возбуждающее жажду...»
Бальдерик открыл глаза только когда всё тот же молодой баритон всё так же, с присущим профессиональным чтецам выражением уже читал последние строки, в которых Харкер рассёк Графу Дракуле горло кинжалом, а Моррис пронзил несчастному вампиру сердце охотничьим ножом. Ещё не до конца понимая, где он находится и что за голос звучит в наушниках, юноша недоумённо огляделся, и, почти сразу припомнив проведённый в донжоне вечер, позволил себе немного расслабиться. Остальные кассеты не имели такой ценности, как бессовестно проспанный им бессмертный роман о Дракуле - эти кассеты он прихватил в спешке, да ещё, помнится, в вязкой полутьме, - и представляли собой альбомы популярных эстрадных певцов. Абсолютно ненужный хлам.
А за окном уже светало; утренний ветер приносил с собой свежесть, какая бывает только в горах в столь ранний час. Бальдерик подошёл к этому окну, чтобы вдохнуть сладкий, как молоко с мёдом, воздух раннего утра, когда внезапно ощущение чьего-то пристального взгляда вновь его накрыло. Это было точь-в-точь как в том полу-видении, полу-сне, в котором его буровил глазами странный молодой человек с маской на правой стороне бледного лица. Стоило Бальдерику вновь вспомнить об этом юноше, как по коже спины пробежал непрошенный колючий холодок, а волосы за затылке, кажется, приподнялись дыбом.
Но на этот раз всё было иначе - не злой это был взгляд, не холодный и не презрительный. Просто грустный и нежный.
Подчиняясь скорее интуиции и зову сердца, чем здравому смыслу, юноша почти до половины высунулся в окно - для того, чтобы встретиться глазами с ней или с ним, кто бы это ни был. Прямо под окном, по грудь в высоких зарослях папоротник стояла высокая бледная женщина с длинными блестящими чёрными волосами. Когда Бальдерик смотрел на эту женщину, его не покидало ощущение, что он наблюдает какое-то сверхъестественное явление вроде призрака или лесной феи - явно из тех существ, какие не любят показываться на глаза обычным людям.
- Бальдерик.
Голос женщины оказался слишком высоким и мелодичным для её тридцати с чем-то на вид лет и исполненным нечеловеческой печали. Так могло бы говорить трёхсотлетнее существо, заточённое в древней пещере и скованное навеки магическими кандалами. Юноша был настолько потрясён звуком её голоса, что забыл как следует удивиться тому, откуда незнакомка знает его имя.
Сказав это, женщина опустила свои удивительные глаза и, накрыв голову капюшоном, скрылась за углом. И Бальдерика внезапно вместе с накрывшей с головой нежностью пронзило острое, как остриё шпаги желание последовать за ней, узнать, кто эта незнакомка и откуда знает его имя.
Уже не боясь смерти от падения, юноша сбежал с лестницы и, миновав ещё тёмный коридор, выбежал на улицу, где над мокрым от росы садом уже всходило солнце. Замок оживал, просыпался, но ему уже не было до этого дела - Бальдерик должен найти её и узнать то, что скрывала за грустным молчанием эта странная женщина!
Юноша шёл по посыпанным мелким гравием дорожкам, минуя кусты роз «Мария Терезия» - нежно-розовых и чуть сиреневых, обильно покрывавших кусты цветов, источавших приторно-сладковатый аромат. Несмотря на относительно тёплое, солнечное утро юношу била крупная дрожь - такого волнения Бальдерик никогда в жизни не испытывал.
С громким, полным радости жизни карканьем просыпались и начинали своё кружение над крышей замка вороны - некоторые из них, любимцы Бальдерика, которых он иногда подкармливал, пронеслись прямо над его головой, дружелюбно крикнув ему что-то хриплыми голосами. Самый крупный из них, уже стареющий самец, которого Бальдерик за глаза и хитроумность назвал Яго в честь злодея из пьесы Шекспира «Отелло» (её он, не умея читать, прослушал сидя в донжоне), опустился юноше на плечо, впившись когтями сквозь ткань толстовки. Бальдерик взъерошил его чёрные перья с такой любовью и гордостью, с какой молодой отец ерошит волосы маленького сынишки. Но кто здесь был старше, и кто кому годился в отцы - это был ещё большой вопрос.