— И мать, ты сказал, тоже Анна?
— Анна? Не говорил, вы путаете, то сестра Анна, а мать звали Марией.
— Ага, значит, Анны — тетка и сестра, а мать — Мария. Так у тебя еще есть сестра и брат?
— Вторая сестра — Галя, а брат младший — Иван. Дело есть дело. Как ни был растроган Юра всей этой тягостной историей, он не забывал своей задачи и без конца задавал как бы невпопад «наивные» вопросы и к концу рассказа Андрея знал массу важных подробностей.
Явился капитан Серовол, кажется, чем‑то недовольный, молча положил перед Юрой тоненькую пачку исписанных листов бумаги и коротко бросил Когуту:
— Пошли!
— Минуточку! — спохватился Юра, продолжая играть роль рассеянного простака. — Я еще не записал… Минуточку!
— Вот беда! — включаясь в игру, Серовол сделал вид, что рассердился. — А что вы все это время делали? Языками болтали? Любит наш писарь слушать всякие истории, хлебом его не корми.
Коломиец даже оправдываться не стал, вынул тоненькую тетрадочку и, задавая Андрею анкетные вопросы, быстро записал: «Когут Андрей. 1923. Украинец. Крестьянин. Холост. 6 классов». Прочитал все это вслух и спросил:
— Правильно, ошибки нет?
— Нет.
— Тогда готово, — удовлетворенно вздохнул «писарь». Как только капитан с новичком вышли из хаты, Юра принялся за свою абракадабру. Сведения, полученные от Когута, несмотря на кодовые сокращения, заняли четыре строчки. Тут было все: имена родственников Андрея, клички известных ему бандеровских командиров, названия населенных пунктов, даты и даже описание одежды, в какой явился в отряд Андрей Когут.
Покончив с кропотливой работой, Юра просмотрел принесенные капитаном листки. Это были записи наблюдателей за вчерашний день. Ничего заслуживающего внимания. В графе «земля» сообщалось о замеченных местных жителях, собиравших грибы и ягоды или разыскивавших потерявшуюся скотину. Графа «воздух» пустовала, только на одном листке, подписанном бойцами первой роты Стельмахом и Портным, кто‑то из них, явно шутки ради, написал: «Замечена птица системы «голубь», летевшая на высоте 150 метров в юго–западном направлении». Черти! Скучновато было лежать целый день где‑нибудь на пригорке в кустах или за источенной муравьями колодой, вот и начали развлекаться.
Коломиец развернул тетрадку, взялся за карандаш. Он хотел приступить к работе, но его мысли задержались еще несколько мгновений на том дне, когда он вместе с Селиверстовым томился в секрете и делал шутливые записи. Бедняга Селиверстов так и не поверил тогда, что ночью прилетят самолеты. А Ковалишин, тот даже рассердился., ругаться начал. Как же! Он‑то ведь не сообразил, хотя: и взводный. Вроде обидно ему стало, что сам не догадался… Хорош командир Ковалишин, но туповат, берет старательностью, исполнительностью. И аккуратист, холера! Юра как бы снова увидел лицо взводного с брезгливо оттопыренной губой. Как он старательно отряхивал мундир., когда Селиверстов снял с его рукава пушинку. «В лесу чего не наберешься…» Нашел из‑за чего расстраиваться! Лес для партизан ― дом родной. Другие с репейниками на спине ходят и внимания не обращают. После войны, мол, очистимся от всякого мусора.
Юра вспомнил, как он рисовал ежика и голубя, и не смог сдержать улыбки. Красиво голубь тогда летел, одно крыло ― голубоватое, другое ― золотистое. Между прочим… Между прочим, тот голубь летел, кажется, тоже в юго–западном направлении… Точно, в юго–западном… Ну, и что из этого? Может быть, это летает один и тот же голубь, может быть, там где‑то у него гнездо. В детские годы Юра мечтал развести голубей, но ему так и не удалось…
Сделав нужные выписки, Юра свернул свою канцелярию и направился было в штаб за обедом, но за воротами встретился с Васей Долгих. Почтарь нес котелок с кашей для Коломийца и вел какого‑то незнакомого чернявого хлопца.
— Вручаю под расписку, — передавая котелок, сказал Долгих. — Это тоже тебе передается — новенький. Если потребует Третий — знаешь, где меня искать.
Долгих скрылся за дверями старенькой клуни, где после ночных походов всегда отсыпались на сене почтари. Юра завел хлопца в хату. Каши на этот раз куховар не пожалел, натоптал полный котелок, и Юра решил поделиться обедом с новеньким, тем более, что тот выглядел истощенным и измученным.
— Давай, друже.
Новенький для приличия поломался вначале, а затем принялся за кашу. Он был голоден, но старался есть не спеша, ложку держал в левой руке, так как правая у него была ранена, а из‑под пиджака с повисшим пустым рукавом выглядывала свежая повязка. Лицо у хлопца было смуглое, крепкое, проросшее вокруг рта редкой черной щетинкой, глаза глядели печально и устало.