- Я сейчас посмотрю, - кивнула она, и полезла в компьютер, - два года назад.
- Да, вспомнить, кто приходил оформлять сейчас просто
нереально, - пробормотала я, постукивая коготками по стойке.
И я выпала из центра. Забралась в свой джип, и налила в чашку кофе. Что же мне теперь делать?
Я медленно потягивала кофе, потом распаковала шоколадку, отломила дольку, и положила на язык. Больше всего люблю белый шоколад. Почему-то большинство людей предпочитают
чёрный, и уверены, что шоколад должны делать только из какао-бобов, и никак иначе. Бред сивой кобылы!
Я люблю всякий, но белый мой самый любимый. Дима единственный из всех мужчин, который угадывал все мои вкусы. Я, конечно, не знаю, может, ему маман наговорила, чтобы он мог подольститься, но в мой день рождения на ночном столике, просыпаясь, я находила огромный букет белых роз и белых лилий, а рядом стояла огромная коробка белого шоколада. В одной из шоколадок всегда находился подарок, какое-нибудь украшение. Он вообще мастак на выдумки, и однажды засунул бриллиантовое ожерелье в шоколадное сердечко.
Как-то сразу навеяли воспоминания. Вспомнился Кеша, Иннокентий, мой второй муж. Я была так одинока, потом столкнулась с ним. После развода с Димой в душе образовалась пустота, было ощущение, что из меня весь воздух выкачали без остатка. И я тут же кинулась в новый любовный омут. Хотя омутом это не назовёшь, просто я страстная, горячая женщина, и не могу и дня прожить без близости. Иннокентий был неплохим любовником, Дима дико бесился, когда узнал о моей интрижке, и ещё больше взбесился, когда я сбегала в ЗАГС с Кешей.
Но прожили мы недолго, я застала Кешу с его секретаршей на столе, и огрела его кактусом, а потом сбежала.
Я ему тогда изощрённо отомстила. Мы, женщины, существа слабые, но на выдумки мы мастаки.
Я уехала к матери, предварительно напакостив ему. Для начала покрасила ему машину в новый цвет, вместе со стёклами, им тоже нужно колер сменить. Потом сварганила фотошоп, я в объятьях... негра, даже двух, и отослала ему на работу. На последней фотке я нарисовала ему рожки, заразила вирусом и отправила во все отделы. Кешик в то время уже работал в
одной фирме менеджером.
После получения столь невинного письмеца Кешику на работе покоя не давали, это мне тогда Клара рассказала, в то время моя лучшая подружка, чуть меня впоследствии не убившая.
Она работала в той же фирме.
Я целый год была одна, а потом мне на жизненном пути повстречался Эдуард.
Я столкнулась с ним в супермаркете, и случайно врезалась в него, выбив из рук банку с томатным соком.
На мне тогда был белый костюм, а на Эдике майка и джинсы, тоже светлые. Так мы познакомились. Сначала просто встречались, Эдик мне читал собственные стихи, я окончательно обалдела, я люблю творчество, и чувствую его. Он был романтиком, но о том, что он работает инженером на заводе, он признался мне намного позже. Часто он так бывает, рождается человеком одарённым, а работает в каком-нибудь приземлённом месте.
Коллеги по работе ругаются матом, пьют, и другого образа жизни не понимают. На то, что ты не пьёшь, не куришь, любишь красивую музыку, а не « тупой грохот », и являешься ценителем прекрасного, они реагируют неоднозначно. Смеются, а за глаза называют идиотом.
Всегда так было, тут ничего не попишешь. Просто они уже не личности, и от того выше задирают нос.
Мой Эдик был возвышенным человеком, но и пролетарием в тоже время. Сейчас, смею заметить, стихи никому не нужны. Но потом, уже выйдя за Эдика замуж, я поняла, что это не мой человек. В особняке он жить не хотел, и не хотел ради меня идти на уступки, и мы поселились в моей квартире на
Тверской.
Больше всего меня доставала его мать, моя новоиспечённая свекровь. Ей не нравилось во мне всё, моя горячность, моя амбициозность, наконец, моя ослепляющая красота. Она искренне полагала, что быть супругой её « сокровища » должна домохозяйка, эдакая серая мышка, а не карьеристка.
Я не хотела стирать ему, закидывала вещи в стиральную машину, а милейшая Ксения Михайловна требовала, чтобы я стирала руками. Ей не нравился мой маникюр и педикюр, на который я тратила крупные суммы, и не раз выбрасывала мою косметику, и мыла посуду моими роскошными ночными рубашками. Думаю, ни к чему говорить, что стоили они очень дорого.
Но самое паршивое состояло в том, что Эдик не в свою очередь не желал выполнять супружеские обязанности. Я едва уламывала его раз в неделю, и получалось это как-то очень быстро, на полчаса, максимум, и тут же спать.
Я привыкла не спать по полночи, хоть я и работала весь день, но энергии во мне хоть отбавляй. А он оказался какой-то мямлей.
Зато он постоянно читал мне стихи. Говорил, что я его муза, он был романтиком, и только это заставило меня продержаться рядом с ним целый год.
А через два месяца после замужества я завела себе любовника. Это был молодой человек, только что пришедший к нам после Щепкинского, очень красивый молодой человек. То, что он был младше меня, меня не особо волновало. Жить с ним я не собиралась, и каждый день мы на пару часов закрывались в гримёрке. Как мы ухитрились скрыть эту связь, сама не знаю, об этом знал только Ян Владимирович, режиссёр, и качал головой.
- Вика, ну, что ты делаешь? – спрашивал он, - чего парня сбиваешь с панталыка?
- Я за него замуж не собираюсь, - улыбнулась я, - я просто хочу секса.
- Муж, что ли, плохо супружеские обязанности выполняет? – засмеялся он.
- Он их выполняет раз в неделю, - неожиданно разоткровенничалась я, - да и то, из-под палки.
- Вау! – захохотал Ян Владимирович, - в первый раз слышу, чтобы этим занимались из-под палки! А тебе, я так понимаю, надо больше?
- Мне надо каждый день, - воскликнула я, - только Дима мог удовлетворить меня. То, что для многих извращение, для нас было самым обыденным.
- Так вернись к нему, - хмыкнул Табардеев.
- Ни за что! – воскликнула я, - я дважды на одни и те же грабли не наступаю.
На этом разговор был исчерпан, а я продолжала изменять
Эдику.
Прошёл год, мои отношения с названной матерью портились день ото дня, и в один совсем не прекрасный день она нашла у меня в сумочке презервативы.
- Что это такое? Зачем это тебе? – кричала она, - ты изменяешь моему мальчику?
- Вашему мальчику уже тридцать пять лет, - шипела я
разъярённо, - я так понимаю, то, что ему не нравится секс, ваших рук дело?
- Мой мальчик – человек возвышенный. Он нереализованный талант, а ты проститутка. Что он в тебе нашёл, я не понимаю.
- А вы что, не были женщиной? Как вы только это сделали!
- Я просто внушила ему, что женщин надо любить платонически, - ухмыльнулась Ксения Михайловна, - это я умею.
- Понятно, - ядовитой змеёй улыбнулась я.
Надо знать, что означает эта моя улыбка.
Перво-наперво я сменила замок в двери, а их вещи выставила на лестничную площадку. Но не просто, в дорожную сумку я вместе с вещами покидала и продукты, вылила майонез, кетчуп, разбила яйца, и тщательно всё перемешала с их вещами. На сумку я прикрепила записку « Это ваш обед на неделю вместе со стиранными рубашками », прикрепила к ней заявление на развод, и для острастки засыпала в его « Жигули » килограмчик сахара. Кстати, инжекторный двигатель после конкретной « сахарной » обработки восстановлению не подлежит.
Мне всё это так надоело, и так достало, что я решила бить сразу и наотмашь. Сразу же я сделала Эдику подарок. Отправила на его старую квартиру, в которую он вернулся вместе с матерью, после того, как я их вышвырнула из своей, целую коробку тараканов.
Опять же, с саркастической запиской. « Дорогой мой, вот тебе чудесные самочки, надеюсь, что хоть у них отношения с новой мамочкой сложатся. Может, у тебя даже будет от них потомство. »
- Ничего, - говорила потом в суде Ксения Михайловна, - сейчас мы у тебя отберём половину имущества, будешь знать.
Я в ответ лишь улыбнулась. Потому что знала, что у меня ничего нет. Всё моё имущество до сих пор было на Аське, просто мне было лень всем этим оформлением заниматься, а Асюте некогда.