А что касается вас, Карлотта, — сказал я, — то если вы не самая красивая, самая умная, очаровательная женщина на свете — тоща, значит, я президент Кубы. Потом, когда у меня будет свободное время, я придумаю вам кучу комплиментов! А пока что надо работать.
Я дал ей полицейский свисток, который получил от Джона Херрика, а она протянула мне револьвер.
— Я присмотрю за этим цирком, — сказал я ей. — А вы топайте на улицу, встаньте там на ступеньки и изо всех сил дуйте в этот свисток, и когда придет Херрик и вы почувствуете, что собираетесь упасть в обморок, скорее возвращайтесь обратно, чтобы я успел схватить вас, потому что даже когда я был на борту яхты «Колдунья Атлантики» и ненавидел вас до черта, мне часто хотелось схватить вас в объятия так, чтобы у вас косточки затрещали! Ну так вот, если вас кто и подхватит, когда вы будете падать в обморок — так это буду я.
Она мило улыбнулась мне, и от этой улыбки я почувствовал себя китайским императором. Через минуту я услышал, как она насвистывала, и еще через пять минут Херрик и английские копы ввалились в комнату.
А гангстеры все еще спокойно сидели, положив руки на стол. Когда копы застегивали на них наручники, ко мне подошла Карлотта.
— Что это вы там говорили относительно обморока, мистер Кошен? — спросила она. — Я никогда не падаю в обмороки… я не такая девушка… — И не успела она окончить фразу, как слегка вскрикнула и потеряла сознание.
Я, естественно, подхватил ее. И пока она лежала в моих объятиях, оказывал ей первую помощь. Конечно, делал это с большим удовольствием. Я думал, что когда все это дело полностью кончится, может быть, мне следует заняться Карлоттой посерьезнее, потому что моя старушка мама всегда говорила, что мужчине в жизни нужны три вещи: сытная вкусная еда, крепкий сон и любовь красивой женщины.
А матушка Кошен разбиралась в этих вещах.
Рекс Стаут
Больше одной смерти
1
В третий раз я проверил сложение и вычитание на лицевой стороне формы 1040. Затем повернулся на патентованном винтовом кресле к Ниро Вульфу, который сидел за своим письменным столом и читал томик стихов.
— Поразительно,— проворчал я.
— Что поразительно? — спросил он, не отрывая глаз от книги.
— Эти колонки цифр.
Я наклонился немного и бросил бумагу к нему на стол.
— Сегодня тридцатое марта, и мы послали два различных чека: один на четыре тысячи триста двадцать долларов и шестьдесят восемь центов, другой — на десять тысяч.
Я заложил руки за спину и свирепо спросил:
— Неужели это вас не смущает?
Вульф поинтересовался состоянием нашего счета, потом отодвинул стихи и, наморщив лоб, заглянул в форму.
— В конце концов,— сказал я,— весь этот дом с мебелью принадлежит вам, за исключением нескольких вещей, которые я сам купил для этой комнаты. Ведь вы здесь главный, и вы должны знать, как все устроить. Представитель электрокомпании предлагал вам сделку — гонорара за нее вполне хватило бы покрыть долги, но вы не пожелали отвлекаться. Правда, можно воззвать к адвокату Клиффорду и к этой актрисе...
— Арчи, заткнись!
— Конечно, сэр, а что мне еще остается? Когда вы вчера спустились с ваших прекрасных плантаций, я рискнул сделать робкое замечание...
— Исчезни отсюда!
С трудом сдерживая возмущение, я подошел к пишущей машинке и продолжил работу.
— Арчи! — проговорил Вульф после долгого молчания.
— Да, сэр.
— Счет правильный?
— Абсолютно.
— Значит, я должен заплатить?
— Да. Если вы этого не сделаете, то рискуете потерять некоторые привилегии.
— Ну хорошо.— Вульф глубоко вздохнул и слегка приподнялся.— Проклятье! В прошлом году налог составил всего тысячу долларов. Соедини меня с мистером Ричардсом из радиовещательной компании.
Насупившись, я какое-то время разглядывал Вульфа, но в конце концов выполнил его приказ.
Вульф поднял телефонную трубку.
— Получая плату за два года работы в моей конторе, мистер Ричардс, вы заявляли, что такая большая сумма делает вас должником. Вот я и прошу вас теперь об одном одолжении. Речь идет о конфиденциальной справке: какую сумму еженедельно тратит на радиопрограммы мисс Маделина Фрэзер?
Знаком Вульф предложил мне взять трубку параллельного телефона.
— О! — Наступила короткая пауза, и голос Ричардса стал значительно прохладнее.— Какого, собственно, ответа вы от меня ждете?
— Понимаете, я ни на чем не настаиваю, если вас это хоть в малейшей степени обременит.
— Тут. имеются весьма печальные обстоятельства и для мисс Фрэзер, и для всех пайщиков. Между прочим, не могли бы вы сообщить, откуда у вас этот интерес?
— Нет,— кратко ответил Вульф.— Мне очень жаль, что я вас побеспокоил...
— Нисколько. Сведения эти не известны общественности, но каждый, кто связан с радиовещанием, находится в курсе. Что вам нужно в первую очередь?
— Точная сумма.
— Ну, если посчитать подготовку, запись и трансляцию двухсот программ, это составит три тысячи долларов в неделю.
— Ерунда,— пробубнил Вульф.
— Это почему?
— Потому что в год поручится полтора миллиона.
— Нет, всего миллион триста тысяч, учитывая летний перерыв.
— Ого! И львиная доля остается, конечно, у мисс Фрэзер, не так ли?
— Да, насколько мне известно. Она зарабатывает не меньше пяти тысяч долларов в неделю. Конечно, если не тратится на своего распорядителя — мисс Коппел.— Голос Ричардса снова стал на несколько градусов теплее.— Знаете, мистер Вульф, если вы и дальше собираетесь пользоваться моей любезностью, то, когда начнете расследование, сообщите мне.
Вульф сухо поблагодарил его и повесил трубку.
— Боже мой, миллион триста тысяч долларов!
Я ухмыльнулся.
— Да-да, сэр, они там на радио довольно хорошо получают: могут даже позволить себе читать стихи! Во всяком случае, если хотите, можно в любой день от одиннадцати до двенадцати их послушать. Как вы считаете?
— Нет,— проворчал Вульф.— Я должен полностью выполнить поставленную перед собой задачу. Возьми блокнот, Арчи, я дам тебе довольно сложную инструкцию.
Я молча вытащил блокнот из ящика стола.
2
В субботу я установил, что мисс Маделина Фрэзер и мисс Дебора Коппел конец недели проводят в Коннектикуте, и решил подождать до понедельника. Во время этого перерыва я изучил всю корреспонденцию, чтобы по возможности полнее ознакомиться с делом Эрхарда.
В понедельник после обеда, часа в три, я вошел в здание, напоминающее дворец, между 7-й улицей и Центральным парком. Там я представился очень важному швейцару.
Он достал из кармана какую-то записку, взглянул на меня, кивнул головой и спросил:
— Ну а что еще?
Я наклонился к нему и прошептал:
— Остмеол...
Он снова кивнул, подозвал лифтера и сказал ему:
— Десять «Б».
— Скажите, пароль — это шутка или его ввели только после убийства? — спросил я.
Швейцар холодно посмотрел на меня и повернулся спиной.
— Таким образом вы потеряли девять центов; которые я хотел вручить вам в качестве чаевых,— бросил я через плечо
Лифтер поднял меня на десятый этаж и проводил до нужной двери.
Женщина, которая открыла мне, производила такое впечатление, будто на протяжении двадцати лет занималась борьбой.
— Извините, я очень спешу,— сказал лифтер и ускакал.
— Меня зовут Арчи Гудвин,— представился я.
Женщина отступила, и я вошел в большую комнату с двумя дверями в соседние помещения. Женщина молча скрылась за одной из них.
Я положил плащ и шляпу на стул и осмотрелся. Из-за двери в дальнем конце комнаты доносились голоса. А здесь находились двое мужчин. Один из них, несомненно, был фоторепортером, поскольку имел при себе все фотоснаряжение.
— Я только сейчас заметил, как она постарела,— сказал первый второму.