Китти покачала головой, бормоча себе под нос.
– Лучше позови Фиону. Она отдыхает наверху.
– Я встала. – Мама Леэло на нетвердых ногах спустилась по лестнице, тяжело наваливаясь на деревянные перила. В последнее время она часто чувствовала себя усталой и слабой, хотя утверждала, что в порядке. Леэло помогала ей ткать и шить, прежде чем стала Стражем, но теперь Фионе приходилось все делать самой. – Питер Томасон, говоришь?
Леэло взяла маму под руку и проводила к креслу у огня.
– Можем остаться здесь, если ты плохо себя чувствуешь.
– Все должны присутствовать, – напомнила Китти. – Ты знаешь.
– Мама? – Леэло присела на корточки. – Я не против остаться.
– Не думаю, что мне хватит сил, – сказала Фиона сестре.
– Именно поэтому ты должна пойти, сестра. Пение укрепит тебя.
Фиона нахмурилась и потерла виски.
– Голова болит. Я попытаюсь, но ты должна будешь пойти вперед, Леэло. – Голос матери звучал ласково, но она выглядела встревоженной. – Бедный мальчик. И его родители. Интересно, знают ли они.
Леэло прикусила неровный край ногтя. Мама знала, как сильно дочь не любит утопления. Но она уже избегала обряда, когда Стражи в первый же день дежурства обнаружили мужчину, который утверждал, что заблудился в снежной буре. Ему предоставили тот же выбор, что и всем остальным, и Леэло удивилась, когда он выбрал Лес. Зимой был хотя бы небольшой шанс перебраться по льду. Но Лес терпел чужаков не больше, чем собака блоху. Мужчину убило упавшей сосной спустя всего пару минут.
Повторное отсутствие Леэло заметят. Кроме того, утопления были важны для Эндлы. Они служили напоминанием, что это уникальное место и насколько важно защищать его любой ценой. Только инканту были избавлены от обязанности присутствовать, но они и не считались настоящими эндланцами.
Несмотря на приют и еду, которые предлагал Блуждающий Лес, чужаки считали его злом, как сотни раз объясняла тетя Китти. «Таковы чужаки. Если они чего-то не понимают, то они это уничтожают. Если кто-то живет не по их правилам, то он вообще не заслуживает жить».
Вот почему все остальные Блуждающие Леса были вырублены или сожжены чужаками. Поэтому было жизненно важно уберечь остров. Конечно, Питер не был чужаком и вряд ли собирался навредить Блуждающему Лесу. Но если он смог так легко перебраться через озеро и скрываться, что помешает чужакам поступить так же?
– Хорошо, мама, – наконец согласилась Леэло. – Мы скоро вернемся.
Чувствуя, как внутри поднимается страх, она надела свои грязные ботинки и поплелась обратно в Лес с тетей и сестрой.
Сейдж взяла ее под руку, Леэло чувствовала предвкушение сестры.
– Знаю, ты такое ненавидишь, Ло. Но это необходимо. Он не может остаться. Ты должна это понимать.
– Я понимаю, – ответила Леэло, потому что это было проще, чем спорить с Сейдж. Но, конечно, Питер не должен умирать. Она вспомнила, как он, спотыкаясь, вышел полуголым из коттеджа Изолы, и подумала, насколько уязвимы люди перед яростью природы. Вспыхнуло другое воспоминание, как корни ее семейного дерева жадно впитывали жертвенную кровь, отчего рана на руке напомнила о себе пульсирующей болью. Она уже видела, как птицы влетают в Лес и никогда не вылетают. Однажды целый олень провалился в бездонную воронку. Леэло слишком хорошо знала, на что способен Лес.
Когда они достигли берега, Леэло увидела собравшуюся в форме полумесяца толпу. Сейдж протолкнулась вперед под руку с Леэло.
Питер стоял у самого края, его пятки почти касались воды. Он держал палку как оружие. Юноша оскалил зубы, напомнив Леэло барсука, которого она однажды поймала в силки. Она не знала, давали ли инканту тот же выбор, что и чужаку, но, похоже, Питер сделал выбор сам.
– Не подходите! – кричал он, размахивая палкой перед какой-то женщиной. – Я серьезно.
– Питер, пожалуйста! – снова закричала Изола, но мать и двое других островитян удерживали ее. – Ты же знаешь, это невозможно.
Питер посмотрел назад. Там осталось несколько маленьких льдин. Ближайшая находилась всего в паре метров от берега, но добраться до нее, не коснувшись воды, было невозможно. Леэло оглядела толпу в поисках родителей Питера и обнаружила их стоически держащимися в конце шеренги. Не считая нескольких слезинок на щеках матери, невозможно было догадаться, что их сын собирается умереть. Почему они ничего не сделали? Как могли просто стоять и наблюдать?