— Подожди, — велела она служанке, — можешь не заниматься подготовкой розового платья. Будет достаточно повседневного, а после спускайся вниз и передай отцу, что я чувствую себя утомлённой и останусь у себя.
Горничная молча кивнула головой и мгновенно исполнила приказанное ей, оставив Эмилию на некоторое время в просторной светлой спальне наедине с собой. Отец пару раз справился о самочувствии дочери: поначалу отправил одного из своих доверенных лиц, после подошёл к её покоям сам, предлагая спуститься вниз, к гостям, всего на пару минут из вежливости. Но она, сославшись на дурное самочувствие, отказалась.
— Дурное самочувствие или дурное настроение? — поинтересовался отец. Дверь, немного приглушающая звуки, не могла скрыть ироничной интонации его голоса. Отец, как никто другой, знал свою дочь и с лёгкостью определял, когда она на самом деле была нездорова, а когда всего лишь использовала мнимую болезнь в качестве благовидного предлога, чтобы отказаться от неприятных обязанностей.
— Мне кажется, эти два понятия столь близки, что не стоит разделять их, — отозвалась Эмилия, досадуя на прозорливость отца. Отец закашлялся: в последнее время хриплый надсадный кашель донимал его все сильнее, и Эмилии стало совестно от того, что она всего лишь приписывает себе признаки болезни, в то время как отцу, по всей видимости, на самом деле нездоровится.
— Хорошо, — голосом, более хриплым, чем обычно, произнёс отец. — Я не стану тебя заставлять поступать против твоей воли. Но хотелось бы, чтобы в следующий раз, когда я решу принимать гостей, твоя болезнь не наступила столь внезапно.
Ей ничего не оставалось кроме как согласиться со словами отца: у его благодушия тоже имелся предел. И не стоило доводить его до того, чтобы ему приходилось выказывать свой норов. Эмилия привела себя в порядок и приказала прислуге отнести чашку ароматного чая в библиотеку, как и входящую корреспонденцию. Как правило, уже на следующее утро после посещения торжественного обеда, ожидала стопка приглашений или благодарностей за чудесно проведённое время. Она сама буквально пару дней назад готовила к рассылке стопку подобных же писем, давая приказ доставить их сегодня же утром по ближайшим соседям.
Библиотека располагалась на том же этаже, что и спальня, и она добралась до неё в два счёта, оставшись незамеченной многочисленными гостями, расположившимися по большей части на нижнем этаже дома. С письмами она расправилась довольно быстро, отвечая заранее заготовленными для подобных случаях фразами: вежливо отказывалась, ссылаясь на занятость, если считала приглашение неуместным или недостойным высоты её положения, или принимала приглашение, не забывая отмечать назначенный день и час встречи в своём ежедневнике. А после принялась за чтение, решив восполнить некие пробелы в знании политических нюансов.
Нельзя было назвать её абсолютно несведущей в этом вопросе, но все же вчера на пикнике были затронуты темы, далёкие от её понимания. А ей хотелось бы выглядеть в глазах Лаэрта той самой, которая выглядела бы рядом с ним достойной во всех смыслах этого слова. Чтение было несколько утомительным даже для её бойкого и пытливого ума. Поневоле она ловила себя на мысли, что её образование в интересующем вопросе было довольно поверхностным: девушкам не полагалось быть разборчивой в политических нюансах партий, находящихся по разные стороны баррикад. Совсем скоро она поняла, что парой-тройкой вечеров дело не обойдётся и стоит изучить предмет довольно пристально хотя бы для того, чтобы не вымолвить какую-либо непростительную глупость.
По мере чтения она делала пометки на белых листах бумаги, иногда сверяясь со словарём, когда встречала незнакомое ей понятие или то, значение которого она понимала весьма смутно. К тому же пришлось встать на лестницу и тянуться за словарём ненавистной ей латыни. Увесистый томик оттягивал руки тяжестью и наводил еще большую тоску, потому, прикинув, что провела в библиотеке часа два, если не больше, Эмилия решила вернуть книги на место и немного передохнуть. Пришлось опять лезть на лестницу, чтобы поставить книги на надлежащее ей место. Отец не терпел беспорядка и трепетно относился к этим тиснённым золотом переплётам, требуя от неё подобного же уважения. И ей в голову бы не пришло бросить все вытащенные ей тома на столе.