Он не знал, что ответить. Он пожал плечом.
- Я ... не видел другого.
Друид был прав. Выбор капитана определяет то, сколько он способен воспринять. Он бы заставил себя убить своего ребенка. Насилие над собой - тоже насилие. Он не может понять той близости, той дружбы и знаний, когда ребенок просит родителя подарить ему смерть. Когда существо в теле ребенка обострило геномные капканы и прекратило разбирать подмены и замещения, сплавленные элементы во внутренних, накопленных за века и эпохи, уровнях расы, в чьем теле выбрало родиться. И когда родитель понимает, что переступая за порог смерти, существо в теле его ребенка, увидит, что именно оно упустило и где, почему не увидело этого будучи в теле. И, во второй раз погружаясь в зачатие, сможет предотвратить обострение этого капкана, сможет пройти дальше. Если конечно, в этом его цель. Но даже если и не в этом, когда существо в теле хочет уйти - а у него отбирают эту возможность, оставаясь глухими... . Не дают даже шприц с ядом, чтобы самому ввести укол.
Это что: добро или насилие? Или может это равнодушие? Слышать просьбу, игнорируя. Считая, что даже пособничество такому - уже приравнивается к убийству. А убийство это всегда насилие?
Я покачала головой, закусывая нижнюю губу.
- Это как нежность, - сказал я.
- При чем тут нежность? - нахмурился Марвин.
- Когда ты заставляешь себя обнять того, кого, вот прямо сейчас, обнимать не хочешь. Но надо, потому как вы женаты. Ты уже один раз сказал, что любишь, и теперь обязан обнимать, иначе... иначе ты покажешь, что не любишь.
- Ты о том, когда это будет правильно, возвращаясь с работы, обнять жену, даже если устал и хочется просто побыть одному, выйти на балкон и покурить. Или вообще хочется погулять по улице до утра. Но правильно будет прийти и обнять ту женщину, которая выбрала терпеть мои привычки?
- Терпеть? - я удивленно уставилась на него. - Серьезно?
- Ну, мириться с тем, что ей во мне не очень нравится.
- Мириться?
- Принимать меня таким, какой я есть. Она же согласилась выйти за меня. Значит, теперь - придется. Ты об этом?
Я облизнула губы, пробуя отыскать слова.
- Вот, почему вы, люди, смертны, - это и произнесла. - Такое трепетное, как супружество, вы обратили в трудный и длинный путь умения мириться друг с другом. Конечно, - усмехнулась я. - Какой еще мир вы сможете увидеть? При таком-то ... выборе.
- Каком именно?
- Насилия над собой.
- Это вовсе не насилие? Мы прекрасно знаем, что делаем. Это же, - он процитировал, - "... и в горе и в радости".
- А зачем создавать горе?
- Не получится все время жить в радости! - с нажимом сказал он.
- Эко ты убедил себя, - выдохнула я. - До дрожи, как представлю, что... именно такие мысли, в своей голове, люди носят сутками, годами, веками.
- Ты будто из сказки какой-то. Жить в радости и не знать горя? Где ты такое видела?
Я громко рассмеялась.
- Вообще-то, я как раз из сказки пришла.
- Нет, - просто ответил он. - Ты убиваешь.
- Опять по старой, да?
- А ты решила, что этими... выдуманными примерами, сможешь меня переубедить? Даже в этом случае, умоляющий о смерти ребенок или я, запертый в заклятом теле - это не священники, которых ты убила. Они не молили о смерти, не сгорали в агонии от неизлечимой болезни.
Я придержала ответ. Марвин спроецировал на меня личные домыслы, решая, что я, ведя с ним диалог, пытаюсь его переубедить. Что иного смысла у меня и быть не может, раз я, снова и снова, возвращаюсь к этой теме. У него будто в голове не помещается, что когда опыт не совпадает, а разница культур слишком глобальна - то общение, все еще, может быть из любопытства узнать другое существо и его культуру мыслей. Будто он и здесь убедил себя, что в такой ситуации - это всегда: только доказательство и попытка переубедить.
Я вновь покачала головой, вспоминая слова друида.
- Ты помнишь глаза тех людей, которые с радостью подбрасывали солому в твой костер? - вернулась я к началу диалога.
- То были не люди, - ответил капитан. - Не могут это, - поджал он губы, - быть люди. Люди не могут так наслаждаться болью сородича.
- А кто тогда это был? Кто смотрел на тебя и жаждал твоих криков? Кто скандировал "сжечь дьявольское отродье!"?
- Демоны? - предположил он.
Я засмеялась.
- Хоть на кого-то сбросить ответственность, да? Демоны в обличьи людей, которые заполонили планету и убивают ради развлечения. Ты встречал хоть одного, чтобы точно сказать: "это был демон!" ?
- Не знаю, - он так пожал плечом, будто не имеет это значения, в демонов он тоже не верит, но с радостью перебросит на них ответственность за дела людей.
- Тогда о чем ты? Куда делся здравомыслящий капитан, к которому я пришла рассказать правду? Во что ты себя превращаешь?
- У меня внутри, словно зудит что-то. Я хочу, чтобы ты перестала убивать, - прошептал он, наклоняясь ко мне. - Хочу, чтобы ты была тем волшебным существом, каким я себе волшебство и представляю!
- Ты себя слышишь?
- Только так я поверю, что волшебство существует, - он насупился, как маленький, капризный ребенок, которому не подарили на день рождение подарок; а он уверен, что такого не бывает; если это день рождение - подарки будут(!). - Волшебство не убивает! Не убивает! - шептал он громко и настойчиво. - Не может! Не бывает так! НЕ БЫВАЕТ!
И тогда я поняла, он не хочет увидеть, как ему, ясно и легко - жить дальше.
Единственное надежное место - почти перестало быть таковым. Если я покажу ему, как волшебные создания убивают; как рядом с нами, если мы не укрываем себя специальным полем, сердце смертного останавливается; слыша чистое волшебство, сердце человека отказывается биться в грязи его мыслей - капитан не будет разбираться, он возненавидит волшебное.
Он не хочет узнавать, только настойчиво требовать, чтобы волшебное было таким, каким хочет он, чтобы оно было. Малое или больше, насилие, при столкновении с нами, разрастается быстро, как сверхскоростной вирус в крови. Захватывает весь организм, пророждаясь, сквозь уровни, тем, что там внутри и есть, в человеке: ненавистью, жгучей ненавистью к тому, как действительность устроена.
Что - да, вот она - разница природ, разница культур, разница способностей, свойств, мышления и ко всему этому - еще и свобода воли.
И если существо в человеческом теле - убийство связывает, как химический элемент связывает кровь, образуя тромб, и остается только сидеть на планете, ведь портал, определяя примесь насилия - не выпускает... ; то они, волшебные создания, убивают и ходят свободно туда и обратно. И люди, что главное, не могут противопоставить ни пистолет, ни нож - нашим способностям управлять материей. Вот оно, чувство несправедливости и ненависть за разрушение детского образа.
Как можно убивать и оставаться чистым и сверкающим?
Отказываясь узнать данный элемент механики, капитан...
Он может взять ружье и пойти отстреливать волшебных созданий, чтобы дать свой ответ на сам факт: мы способны на убийство. Однако, он не сможет найти к нам дорогу. И этого он не поймет. Любая мутная или грязная мысль перекрывает виденье пути к нам. Только с чистым сердцем и сверкающим разумом можно отыскать нас. И это не состыкуется для Марвина. В слепой ненависти он может начать искать опознавательные знаки.
Кто из людей - не человек? Или... в ком течет волшебная кровь? Вокруг кого постоянно кружат бабочки или скапливаются божьи-коровки? В ответ на чью радостную улыбку - солнце мгновенно выходит из-за туч, будто слышит?