Эпоха республики сменяется годами кровавых междоусобиц, которые вошли в историю как «гражданские войны в Риме»: сенатский вождь Сулла воюет с плебейским военачальником Марием; дерзко захватывает власть Гай Юлий Цезарь, побеждая союзника сената Гнея Помпея. Цезаря убивают республиканцы, и, мстя за убитого, поднимаются его внучатый племянник, приемный сын и наследник Октавиан и полководец Марк Антоний. Но в соперничестве за власть сталкиваются Октавиан и Антоний. Победителем оказывается Октавиан, заканчивается гражданская война, и Октавиан[24] принимает титул императора,[25] сохраняя традиционные республиканские учреждения (так называемый принципат).
Когда в Риме в период гражданских войн порок и распутство достигли высокой степени, самоубийство вошло в обычай, и, в случае уважительной причины, можно было от властей получить отвар болиголова или аконита. Римляне смотрели на добровольную смерть как на своеобразную доблесть. Вспомним знаменитую оду Горация, в которой он отдает должное решимости Клеопатры умереть, но умереть свободной.
…Но доблестнейСебе искала женщина гибели: Не закололась малодушно, К дальним краям не помчалась морем. Взглянуть смогла на пепел палат своихСпокойным взором и, разъяренных змейРуками взяв бесстрашно, чернымТело свое напоила ядом. Вдвойне отважна, Так, умереть решив, Не допустила, чтобы суда враговВенца лишенную царицуМчали рабой на триумф их гордый.[26]
Отравления в Риме приобрели столь массовый характер, что пробователи пищи объединяются в особую коллегию, как прочие ремесленники.[27] А древний обычай чокаться, чтобы вино выплескивалось из одного кубка в другой. Для чего? Для того, чтобы показать, что в вине нет яда.
Во время длительного принципата Августа много говорили об отравлениях, но подозрения падали не на него, а на Ливию. Ливия, жена Августа, женщина властная и честолюбивая, подчинила своей воле императора при выборе наследника. Август был очень озабочен этим вопросом, так как его прямые потомки — внуки Гай и Люций (сыновья дочери от первого брака) умерли в расцвете сил и молодости, что приписывалось козням мачехи. «Жестокие мачехи готовят смертельный яд» — эти строки из стихов Овидия ходили в обществе. Гай Калигула называл свою прабабку Ливию «Улиссом в женском платье».
Август подумывал поставить во главе государства прославленного Германика, но, уступая настояниям Ливии, усыновил ее сына от первого брака Тиберия (усыновление предполагало наследование власти). Однако, чтобы укрепить семью дополнительной опорой, Тиберию было приказано усыновить Германика. Пока происходили все эти события, здоровье Августа ухудшилось и некоторые подумывали, не было ли здесь злого умысла Ливии.
О Тиберии Светоний пишет: «Перечислять его злодеяния по отдельности слишком долго», а Тацит рассказывает о случаях, когда после выступления обвинителя обвиняемый прямо в курии принимал яд, не желая подвергаться дальнейшим мучениям.
Но все же до известной степени свирепость Тиберия сдерживалась уважением к Германику и страхом перед ним. В родословной Юлиев-Клавдиев, давших Риму шесть первых императоров, необычайно благородной фигурой был Германик. Германик был удачливый воин, отличался храбростью, был красноречив, хорош собою, был любим в армии и народе. Германик умирает неожиданно в Сирии, куда он был отозван с северных границ империи, где воевал с германцами. Смерть его поразила всех, как гром с ясного неба. Подозрения об отравлении падают на наместника Сирии Гнея Пизона. Германик умирает в кругу семьи, окруженный друзьями, со словами: «…хочу запечатлеть в ваших сердцах мою последнюю просьбу: сообщите отцу и брату, какими горестями терзаемый, какими кознями окруженный, я закончил мою несчастливую жизнь еще худшею смертью» (Тацит «Анналы»).
Дело Пизона разбиралось в сенате и, не дождавшись еще решения, Пизон покончил с собой. Ходили слухи, что в руках Пизона видели памятную записку, которую он так и не предал гласности, но друзья его говорили, что в ней приводилось письмо Тиберия и его указания, касавшиеся Германика, и что Пизон готовился предъявить их сенаторам и обличить принцепса (Светоний).
Тиберий впоследствии жестоко расправился с женой Германика, с его старшими сыновьями, а младшего Гая (Калигулу) держал при себе. Живя с Ти-берием, Гай ненавидел его, но никому не удавалось вызвать у него жалобу на судьбу своих родных, замученных Тиберием. Некоторые предполагают, что Гай «извел Тиберия ядом», он был среди тех, кто со страхом ждал смерти больного Тиберия, которого, еще дышавшего, задушили, бросив на него ворох одежды. По справедливости, о Калигуле сказано: «не бывало ни лучшего раба, ни худшего господина».