При пересечении просек приходилось быть особенно осторожным: можно было нарваться на засаду как польских партизан, так и полиции. Польские партизанские отряды были трех категорий: коммунистические, подконтрольные Сталину; из бывших военнослужащих польской армии, подчинявшихся «польскому правительству в изгнании»; разный вооруженный сброд, промышлявший в основном грабежами немецких складов и немецкого населения, объединявшийся под гордым названием «народове силы збройне». В Беловежской Пуще можно было наткнуться именно на вторую категорию — самую для нас опасную по двум причинам: во-первых, в силу высокого профессионализма бывших кадровых военных с большим опытом партизанской деятельности; во-вторых, потому, что они одинаково ненавидели как немцев, так и русских, считая и тех и других оккупантами, так что при встрече с ними у нас не было никаких шансов.
Мы без приключений добрались до сожженной деревни Борки: находилась она, кстати, совсем недалеко от юго-западного сектора пятикилометровой зоны безопасности «Базы 500» и я счел необходимым несколько отклониться от маршрута, чтобы проверить: нет следов присутствия партизан в районе зоны безопасности. Потратив на это трое суток, с риском подорваться на немецкой мине или быть обстрелянным патрулем солдат моего же подразделения, я убедился: никаких следов подхода к объекту посторонних лиц с направления «юг» и «юго-восток» нет. Похоже, что десантники еще не направляли разведчиков в этот район. К середине второй недели лесных переходов мы наконец вошли в Гута-Михалинские леса и вплотную приблизились к зоне блокады. Здесь приходилось быть особенно осторожным, высылать вперед группу разведчиков. На очередной дневке я выслал в разведку трех человек во главе с Рудаковым и сейчас с тревогой ожидал их возвращения, прислушиваясь к малейшему шуму.
Густой ельник рассеивал подымающийся от костра легкий дым. Настойка из брусничных листьев, которую русские по привычке называю чаем, уже закипела, и я поставил котелок на траву.
Я чувствовал себя очень неуютно в русском лесу, пронизанном зловещей тишиной. И с какой стати вздумалось Гейдриху поставить меня во главе «ягдкоманды»? Неужели потому, что он просто хотел от меня избавиться естественным способом? Я, сугубо городской человек, и личный состав команды в основном набирался из людей, далеких от лесных следопытов. Хорошо, что первую боевую практику мы получили в Польше, где не было таких обширных лесных массивов и больших партизанских отрядов. Честно говоря, я с удовольствием бы снова променял этот теплый летний лес на промерзшие окопы Демянска, — там хоть была четкая линия фронта и не надо было оглядываться назад… И тут я вспомнил очередь из немецкого автомата, направленную мне в спину. Иллюзия! Иллюзия безопасности везде и повсюду! Даже в своем кабинете на «Базе 500» я буду думать: кто снова выстрелит мне в спину в самый неожиданный момент?
Я закурил сигарету и попытался выгнать из головы тоскливые мысли. Сейчас бы щедрый глоток коньяка… или ампулу первитина… Нет, так нельзя! И я заставил себя думать о тех, кого отправил в разведку. Люди опытные: Рудаков очень осмотрителен, да и Дизенхофер тоже никогда не проявлял авантюризма. Черт, будет очень неприятно получить пулю от своих же полицейских частей!
Эти тупые мысли развеяло появление разведчиков.
— Разрешите доложить, товарищ майор! В трех километрах отсюда деревня, — сообщил Рудаков. — В деревне немецкая часть, но не немцы. Одеты в такую же форму, как те латыши, которых мы меняли на объекте.
Я посмотрел на Дизенхофера. Тот кивнул:
— Да, мы подходили совсем близко и я слышал латышскую речь.
— Сколько их?
— Не больше взвода… человек сорок.
— Так, — задумался я. — Где они расположились?
— В центре деревни большой дом — вроде бывший сельсовет. Там у них что-то вроде караульного помещения. Дом напротив — там их командир. Во всяком случае, оттуда пару раз выходил офицер и отдавал команды.
Похоже, это именно то, что нам нужно. Наверняка партизаны недалеко. Рядом с деревней нет других населенных пунктов, никто не помешает нам внезапной атакой разделаться с латышским полицейским взводом. И партизаны будут об этом знать. Отличный случай с ходу войти к ним в доверие! Но все нужно сделать без лишнего шума, чтобы никто не ушел живым. Это жертва для успеха операции: полсотни жизней латышских полицейских. В конце концов, в «шуму» набирают добровольцев: они клялись, что с готовностью отдадут свои жизни Великой Германии, — вот эти жизни наконец и понадобились!