— Зоя Михайловна будет после обеда. А пока вы можете погулять по нашему городу. Ведь вы впервые здесь?
— Да, впервые.
— Вот и прекрасно! А может, вам кого-нибудь в сопровождающие дать? У меня Галя, медсестра, сейчас освободится, процедуры закончит и может составить вам компанию.
— Нет, спасибо. Я лучше одна погуляю.
— Это ваше дело. Не опаздывайте к обеду. Он у нас в 13.00.
Нинель Эдуардовна вышла, а Люба снова посмотрелась в зеркало. Теперь ее уродливое отражение не вызывало смеха. Люба грустно усмехнулась, поправила прическу, подмигнула себе и осталась довольна своим лицом, румяным, с искорками в глазах, без явных признаков увядания, если не считать пару морщинок возле глаз. Она достала из сумки мобильник и набрала домашний номер:
— Мама, здравствуй! Я в Сергино. Извини, вчера не смогла. Да, да! Это он. Что? Нет. Ничего не помнит. Ладно, об этом дома. Я что хочу сказать: мне придется здесь задержаться. Да, всякие формальности. Владику я сама позвоню. Да. Я хорошо устроилась. Нет, ничего не надо. У меня все есть. Ну, пока. Буду регулярно звонить, не беспокойся.
Поговорив с матерью, тут же набрала номер Татьяны Федоровны:
— Добрый день, Татьяна Федоровна! Я звоню из Сергино. Не стану по телефону вдаваться в объяснения, вы уж извините. Потом, по приезде, все расскажу. У меня к вам огромная просьба: надо уладить с завучем расписание. Пусть меня на неделю заменит Ирина Александровна. Хорошо? Да, пока на неделю. Спасибо. Буду звонить. Всего доброго!
Признаться, она не ожидала от себя такой решимости, почти одержимости в достижении поставленной цели. Пережив с утра очередную оплеуху, она усвоила важный урок: «Нельзя поддаваться мелочным эмоциям. Они могут сломить меня раньше, чем я дойду до того главного, ради чего я сейчас живу. Если я, ударившись в бабью истерику, побегу отсюда, хлопнув дверью, Игорь навсегда останется здесь. Уж Нинель постарается. Нельзя допустить, чтобы она победила в этом негласном состязании».
День разгорался самый что ни на есть летний — теплый, солнечный, с легким ветерком, несущим по городу терпкий аромат неубранных еще садов и огородов. Люба шла по центральной улице города. Где-то в самом ее начале, как ей объяснили, расположен универсам, единственный здесь крупный магазин.
В универсаме Люба накупила много разных вещей, необходимых ей для длительного проживания в Сергино: белье, халат, тапочки, посуду и даже электрический чайник. Кроме того, набрала кое-что из продуктов и прочей бытовой мелочи. Нагруженная двумя пакетами и сумкой, она вернулась в интернат ровно к обеду. В вестибюле ее вновь оглушил пронзительный рев звонка.
«Интересно, что бы ответила Нинель на мой вопрос об этом чудовищном звонке? Наверное, примерно так: “В связи с повальной глухотой контингента, я как врач считаю целесообразным наличие такого громкого звонка”».
Люба свалила покупки на диван, вымыла под краном руки и почти побежала в столовую.
Она села на то же место и огляделась — Нинели Эдуардовны не было. «Должно быть, на кухне, пробу снимает, — подумала Люба и поймала себя на трусливой радости оттого, что не видит поблизости своей противницы. — Надо выкинуть эту чушь из головы. Так можно дойти черт знает до чего!»
Она с аппетитом ела борщ из свежих овощей и не сразу заметила Игоря с его чудаковатым спутником — хромоногим старичком. Они опять о чем-то оживленно беседовали, вернее, говорил старичок, а Игорь слушал, кивая и изредка произнося междометия. Люба уткнулась в тарелку и не подняла глаз, пока эти двое не уселись за свой стол.
Она выбрала эту тактику, благодаря подслушанному разговору в кабинете врача. Вчера ее возмущению не было предела: «Значит, тебе безразлична московская тетка, то бишь твоя сестра, примчавшаяся на всех парусах, чтобы обнять, приласкать, отогреть у своего сердца несчастного блудного братца. Мало того, ты боишься всяких телячьих нежностей с ее стороны. Ты опасаешься быть втянутым в семейные отношения с людьми, которых ты не помнишь, не знаешь и, главное, не желаешь знать. Тебе плевать, что где-то, возможно, живы твои родители, что у тебя есть жена, дети, друзья, которым ты дорог, что они почти не спят, ожидая своего разлюбезного сыночка, мужа, отца, друга. Что ж! Поступим по-другому. Никаких нежностей, тем более телячьих! Никаких восторгов и прочей бабьей канители! Пойдем от обратного. Ты сам должен заинтересоваться мной. Не я, а ты будешь искать встреч. Не я, а ты первый пойдешь на сближение, знакомство, свидание и что там еще! Я сделаюсь актрисой, ох, какой актрисой я буду, никому и не снилось, и в первую очередь мне самой…»