Все посмотрели на фотографию, на которую показывала Аня. Это был снимок родителей Серафимы Григорьевны. Она и в самом деле была точной копией своей матери. Но девочка не поняла, из какого времени это фото.
— Нет, это моя мама. Мы с ней были очень похожи.
Голос Серафимы Григорьевны задрожал, но она сдержалась, не заплакала. Аня смутилась. А Таисия Игнатьевна разрядила обстановку:
— Давайте-ка, девушки, чай пить. Сима, тебе сюда подать?
— Да, только я сяду сначала.
Люба поспешила на помощь, подняв поудобнее подушки и пристроив на постели поднос.
Три поколения женщин соединила сейчас тесная, с бедной обстановкой комнатка. Но теснота не мешала, наоборот, им было хорошо вместе, как может быть хорошо и уютно в обществе самых близких людей, с полуслова понимающих друг друга. В такие моменты жизнь кажется вечностью, потому что горести, болезни и печали отступают, дают человеку передышку. Такие моменты — огромная поддержка для человека в его неизбывном противостоянии ударам судьбы.
Проводив Аню, Люба начала готовиться к конференции. Она сходила в библиотеку за специально подобранной литературой и портретом Чехова, найденным в одном из старых журналов. В комнате отдыха она разложила на столе книги, на стене повесила портрет и листок с краткой биографией писателя. Недалеко от стола полукругом расставила стулья.
Времени до начала оставалось еще много. Люба вынула из сумочки телефон, который сейчас постоянно носила с собой, и набрала номер сына. Он ответил не сразу. Люба как можно спокойнее спросила:
— Как дела, Владик?
— Как сажа бела, — ответил он.
— Так плохо?
— Чего уж тут хорошего? Эта дрянь, похоже, задумала гениальный план…
— Какой план?
— Увести деньги в левую фирму, а нас обанкротить. Ладно, мама, некогда говорить. Потом я тебе перезвоню. Пока.
Люба сидела за столом в комнате отдыха уже целый час, а участников конференции не прибывало. Всего собралось шесть человек: четыре старушки, одну из которых привезли на инвалидной коляске, и два старика. Игоря и Всеволода Петровича не было. Дальше ждать не имело смысла.
Люба начала с чтения небольшого рассказа. Прочитав рассказ, она предложила собравшимся обсудить его идею. Старушки переглянулись. Одна из них, самая молодая из четырех, тонким голосом возразила:
— А мы пришли послушать. Чего тут обсуждать?
Высокий худой старик усмехнулся и глухо произнес:
— Лучше «Палаты номер 6» нету. Самый поучительный рассказ.
— А что вы видите в нем поучительного? — доброжелательно спросила Люба.
— Как «что»? Чехов нам Россию показал. Прав Лесков — наша страна и есть палата номер 6.
— Ну ты, Федорыч, хватил! «Россия»! — возмутился его сосед, лысый старик в полосатой рубашке. — Зачем за примером далеко ходить? Наш интернат и есть палата номер 6. В самый раз!
— Правильно, — поддакнула старушка с тонким голосом. — Я со школы помню этот рассказ. Это в нем про сумасшедших говорится?
— Ну! Там доктор сам с ума сошел, — весело подтвердил лысый.
— Чего вы придумываете, если не знаете? — возмутился высокий старик, которого назвали Федорычем. — Он-то как раз нормальный был. Это окружающие его в сумасшедшие записали. Потому что одеревенели от пошлости и разврата. Им тот, кто более-менее нормальным человеком был, казался чокнутым.
— Вот-вот! — разошлась разговорчивая старушка. — Сейчас такое же время. Ничего не изменилось. Кто не ворует, живет на зарплату и пенсию, считается ненормальным. Раз бедный, значит, не умеешь жить или с головой не в порядке.
— А может, не стоит всех под одну гребенку? — спросила Люба. — Я знаю людей, добившихся успеха законным путем.
— Да мы не возражаем, — согласился Федорыч. — Честные люди всегда были. Но их мало. Посмотрите, что в России нынче происходит! Настоящий дурдом! Растаскивают последнее. Какие заводы и фабрики от Советской власти им достались! А? Гиганты! И что они с ними сделали?
— Во-во! Прав, Федорыч! С молотка Россию пустили.
— А молодежь какая нынче? Вы посмотрите! Страм! — подала голос, молчавшая до сих пор старушка с благообразным лицом.
— Верно. Я, к примеру, как в окно ни посмотрю, там каждый вечер девицы с парнями обнимаются по кустам. Эти, детдомовсие-то, — с фальшивым раздражением произнес лысый.
— А ты, Пахомыч, меньше за девками-то подсматривай. Небось завидно? — съязвила тонкоголосая.
Все засмеялись.
— А врачи! — не унимался Федорыч. — Сплошные Ионычи. Бесплатно лечить никто не будет. Нет, что ни говори, а Чехов вечно живой будет со своими героями.