— У нас тоже кошка живет, — сказала Лина, взяв на руки Мартина и гладя его.
— А как ее зовут? — спросила Аня, садясь на диван рядом с Линой.
— У нее три имени.
— Как это? — удивилась Аня.
— Мама ее зовет Мэри, я — Марусей, а бабушка — Марфусей. Хотя у бабушки это зависит от настроения. Если Маруся, к примеру, порвет штору или еще что-нибудь натворит, то она превращается в Марго или Мурлындию, а если ластится к бабушке, мурлычет и урчит, то становится Мусей или Мисюсь.
— Мы тоже Мартина по всякому зовем, правда, Мартин? — погладила кота Аня. — Например, Мартюней или, если бабушка сердится, то называет его Мартыном.
А на кухне шел свой разговор.
— У вас нет аллергии на сигаретный дым? — спросила Софья Захаровна.
— Нет, а что? — не поняла Люба, полностью сосредоточившись на разрезании рыбного пирога.
— Тогда я закурю?
— Ах, да, конечно! Вот пепельница.
— А может, все-таки мне на площадку выйти?
— Да что вы, Софья Захаровна! У нас, кроме Мартина, мужчин нет. Так что даже приятно иной раз подышать дымком.
— Боюсь, что мужчин я вам не смогу заменить, — с лукавой усмешкой заметила старая женщина.
— Ой! Сморозила глупость, и ведь ни в одном глазу! Простите меня. Это все из-за пирога — боюсь поломать. Верхняя корка очень тонкая…
— Да, пирог выглядит весьма аппетитно. А мы все худеем. Про пироги совсем забыли — как их и едят, с какого боку.
— Интересно, а кто же худеет-то? Лина — стройная, у вас тоже ничего лишнего. Линина мама?
— С моей стариковской точки зрения, и у нее нет лишнего, но ей виднее. Насмотрится в своей студии на моделей да на молоденьких ведущих и начинает комплексовать.
— А я непонятно с чего похудела за два месяца, да так капитально, что все юбки и брюки сваливаются с меня. Хоть весь гардероб обновляй.
— Но причина-то, я думаю, вам все же известна?
— Честно говоря, да. Вам Лина, наверное, кое-что рассказывала? В школе многие в курсе моей истории.
— Вы про мужа?
— Да, — Люба отложила нож и села за стол напротив Софьи Захаровны. — Я никому не жаловалась на судьбу, разве что маме да Татьяне Федоровне, но и то, как говорится, показывала лишь верхушку айсберга. А пережила такое…
— Понимаю. Извините за вопрос: почему вы не вместе? Мне кажется, что сейчас вы оба заслужили, чтобы начать все с начала.
— Все оказалось сложнее. Вначале, когда ехала за ним в Сергино, думала, что вот он — момент истины. Встретимся и уже никогда не расстанемся. Я была готова, словно львица, горло перегрызть любому, кто бы встал на моем пути. Да. Такой воинственной я была поначалу. Но, увы…
— Жизнь всегда богаче наших дум о ней. Вот и моя дочь кукует одна уже девять лет. Линке четыре года было, когда ее отец собрал чемодан и ушел, сказав на прощанье: «Останемся друзьями». Он режиссер, мотался по стране, дома бывал проездом, а потом исчез навсегда. Все бы ничего, но Лина была уже достаточно большой и все понимала. Когда этот мерзавец стоял в дверях и произносил прощальную фразу, его дочь кинулась ему на шею и закричала: «Папочка, не уходи. Ведь мы тебя любим…» — голос Софьи Захаровны предательски дрогнул, повысившись на полтона. Она закашлялась и с силой раздавила в пепельнице потухшую сигарету. Люба вздохнула и слегка покачала головой.
— Никогда не забуду ее ручонки, — тихо произнесла Софья Захаровна после паузы. — Она так крепко держалась за его шею, что ему пришлось приложить силу, чтобы отодрать ее от себя. Как будто деревце с корнем вырвал…
— Они больше не виделись?
— Нет. Лина не простила его. Он через два года вдруг объявился. Пришел с цветами и шампанским. Как на праздник. Но через полчаса ретировался, так как говорить было не о чем, к тому же Лина убежала в свою комнату и спряталась за шкафом.
— Вот вы где! — к ним зашла Мария Владимировна. — Люба, что же ты гостью на кухне держишь? Давай сюда пирог. Пошли за стол!