После чаепития Аня включила магнитофон с танцевальной музыкой в стиле диско, и девочки начали танцевать. Обе хорошо чувствовали ритм и мелодию, обе были длинноногие и изящные, почти одного роста, одна — темноволосая, смуглая, другая — белокожая со светлыми волосами. Смотреть на них было одно удовольствие. Женщины сидели вокруг «танцевальной площадки» и любовались на юных танцовщиц. А они, вдохновленные неподдельным вниманием и одобрением старших, разошлись не на шутку. Аня сменила кассету — зазвучала индийская мелодия из популярного кинофильма. Лина принесла из прихожей бабушкин шелковый платок, повязала его вокруг бедер, а Аня надела Любину соломенную шляпу. Теперь они не просто танцевали, а разыгрывали настоящий спектакль о сильной, но несчастной любви. Зрители восторженно аплодировали и кричали «браво».
— Ну, хватит, наплясались вдоволь, молодцы! Отдохните немного, — сказала Софья Захаровна, когда музыка кончилась. — Альбом, что ли, полистайте с фотографиями.
— У меня есть старинный альбом. Мне его подарила Серафима Григорьевна. Хочешь посмотреть? — спросила Аня Лину.
— Старинный? А из какого века?
— Там есть фотографии из девятнадцатого века, но в основном из двадцатого.
— Давай посмотрим.
— Пойду-ка я поставлю чайник, — сказала Мария Владимировна и пошла на кухню.
— И в самом деле, давайте еще по чашке выпьем. Я забыла о конфетах. Лина, тебе нравится «Вечерний звон» с лесным орехом? — спросила Люба и резко поднялась с кресла.
— Я к шоколаду равнодушна, — Лина оторвалась от альбома, взглянула на Любу и громко вскрикнула.
Люба с гримасой боли на побелевшем лице, держась одной рукой за сердце, медленно опускалась в кресло.
Люба лежала на кровати и слабым голосом извинялась:
— Испортила вам вечер. Так замечательно девочки танцевали…
— Прекратите, Любовь Антоновна! Вам нельзя много говорить, — с добродушной строгостью возразила Софья Захаровна, сидевшая на стуле напротив кровати. — Все было хорошо. Чудесно, что девочки подружились. А вам надо серьезно заняться своим организмом.
— Вот я о том же, — закивала расстроенная Мария Владимировна. — Чтобы в понедельник шла к кардиологу, поняла? Слышала, что врач со скорой сказал? Немедленно сделать кардиограмму.
— Ладно, мама. Сделаю. Анюта, что ты приуныла? Все уже позади…
Аня стояла за спиной Марии Владимировны, положив руки на спинку стула. Ее лицо, и без того бледное, осунулось, под глазами легли темные круги, на щеках блестели полоски от высохших слез.
— Анечка, подойди ко мне, — позвала Люба.
Девочка нерешительно приблизилась к кровати, присела на корточки в изголовье. Люба провела рукой по ее волосам:
— Какая ты у меня талантливая!
Девочка всхлипнула, спрятала лицо в ладони.
Софья Захаровна встала, подняла Аню за предплечья, прижала к себе:
— Мария Владимировна, у вас есть валерьянка или пустырник?
— Есть, есть. Я сейчас.
Лина тоже подошла к Ане, но проявлять сочувствие в этом возрасте трудно, поэтому она ограничилась приглашением:
— Ань, ты завтра придешь к нам? Я тебя с Марусей познакомлю.
— Конечно придет, — ответила за Аню Софья Захаровна. — Любовь Антоновна, вы не возражаете?
— Зачем же мне возражать? Наоборот, я — за.
— Ну, вот и прекрасно. Придется нам плюнуть на диету и испечь кекс с изюмом. Да, Лина?
— Ура! Наконец-то! Знаешь, какая вкуснятина? — дотронулась до Аниной руки Лина.
Аня улыбнулась и посмотрела на Любу, а та как будто звала ее взглядом. Девочка подошла к кровати и присела на краешек, рядом с Любой. Софья Захаровна незаметно подтолкнула Лину к двери. В коридоре она, приложив палец к губам, махнула Марии Владимировне, мол, не надо никакой валерьянки. Втроем они зашли в большую комнату и сели за стол.
На следующий день с утра пораньше примчался Владислав. Мария Владимировна втайне от Любы рассказала ему о сердечном приступе и, хотя сделала это весьма осторожно, не драматизируя обстоятельств, напугала внука основательно. Люба растрогалась, глядя на взволнованное лицо сына, вихрем залетевшего в комнату. Она не успевала отвечать на его вопросы: «Мам, ты как? Тебе лучше? Что сказал врач?». Значит, не все потеряно, подумалось ей, душа у парня проснулась. Видно, и ей нужно было время, чтобы вырасти и стать чуткой к чужой боли.
— Ты хоть завтракал сегодня? А то пойдем чаю попьем с пирогами, — ласково потрепала она сына за плечо.
— Бабушкиными? Да никак с рыбой? Это мы завсегда, это мы с превеликим нашим удовольствием. Правда, Аня? — улыбнулся он стоявшей в сторонке девочке. Аня засмеялась, и словно солнцем осветило комнату.