— А как у вас с юмором?
— С юмором? Да вроде нормально.
— Вот и прекрасно. Смотрите на все с юмором, не впадайте в панику по пустякам, и, я думаю, учебный год доработаете, а там видно будет. Через полгода повторим обследование.
Домой она пошла пешком. Ее взгляд свободно скользил по стенам домов, деревьям, пешеходам, не задерживаясь ни на чем подолгу, а мысли плавно перетекали одна в другую: «Ноябрь, а снега до сих пор еще не было. Какой необыкновенный год! Так тепло, будто бабье лето никак не закончится. Даже трава на газонах кое-где зеленая. Что бы это значило? Как там Игорь? Его, наверное, уже тошнит от лекарств. Надо мне самой поговорить с этим профессором. Пусть не выдумывает никаких экспериментов. Что он им, кролик? Сейчас приду и позвоню Игорю. Нет, по телефону я не увижу его глаз. А вот и станция метро. Пять остановок — и я на месте».
Игорь встретил ее сдержанно. Похоже, он ничего не знал о ее болезни. Она десять раз предупредила Владислава, чтобы тот не проговорился. Значит, сын сдержал слово.
— Пришла узнать, как идут твои дела, — спокойно сказала Люба.
«Странно. Куда пропала моя девичья застенчивость? — подумала она и не преминула подколоть себя. — Должно быть, я стою на краю могилы, и это дает мне право быть циничной».
— Дела идут… — неопределенно ответил Игорь.
— Чем занимаешься? — поинтересовалась она.
— Да разным… — так же уклончиво ответил он.
— Чаем напоишь?
— Да, конечно. На кухне или…
— На кухне.
Они прошли на кухню. Люба на правах гостьи уселась за стол, а Игорь засуетился по хозяйству. Он нарезал ветчину, сыр, достал масло.
— Тебе чай со сливками или с лимоном?
— Со сливками.
Он поставил перед ней чашку с чаем и сел напротив. Люба была голодна, так как утром ничего не ела. Она с удовольствием съела два бутерброда с нежной ветчиной.
— Ты, наверное, голодная? У нас есть пельмени. Давай сварю?
— Спасибо. Поздно спросил. Я наелась.
— Извини, я только сейчас допер, что ты с работы.
— Ничего. Все нормально.
Они помолчали. Игорь помешивал ложкой остывший чай, но так и не притронулся к нему.
— О чем ты думаешь? — неожиданно вырвалось у Любы.
— Я?
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, но она так и не поняла, о чем он сейчас думает. Его взгляд говорил о многом и ни о чем конкретно. «Напустил туману. Старается скрыть свои чувства, — догадалась Люба. — В прошлый раз обжегся, сейчас осторожничает. Я во всем виновата, Золушка престарелая. Удрала сломя голову. Как еще туфлю впопыхах не оставила на лестнице?»
— А я до сих пор под впечатлением от Третьяковки, — со скупыми нотками радости прозвучал его голос.
— Да? И что тебе больше всего не дает покоя?
— Не дает покоя? — улыбнулся Игорь. — А ведь ты права. Не дает покоя. Две недели прошло, а перед глазами поленовские пейзажи как живые стоят. Боюсь выдать пошлость, но сдержаться не могу: нет ничего сильнее искусства.
— А любовь?
— Любовь? — растерялся Игорь.
— Разве она не сильнее?
— Любовь приходит и уходит…
— А искусство вечно? Где-то я уже слышала подобное. По-моему, в фильме «В бой идут одни старики». Ты помнишь этот фильм?
Игорь задумался. Его лицо отразило мучительные попытки вспомнить. Любе стало жаль его.
— Игорь, ты сегодня был на улице?
— Нет. Книги читал. Так увлекся, что…
— Может, пойдем, прогуляемся?
— Пойдем. Сейчас я переоденусь.
Они шли по осеннему парку, пустынному, притихшему.
— Послушай, какая тишина! Притаилось все, зиму ждет, — сказал Игорь, взмахнув рукой.
— Несмотря на почти летнее тепло, — заметила Люба.
— Это обманчивое тепло. Завтра могут ударить холода. Взгляни на закат. Кроваво-красный.
— Раньше бы ты сказал: киноварь или кармин.
— Киноварь? Специальный термин?
— Ну да. У красного цвета много синонимов. К примеру, у поэтов девятнадцатого столетия красное это «багрец» или «пурпур». У Волошина часто встречается алый цвет.
— Волошин. Что-то знакомое…
— Хочешь, прочту небольшое стихотворение?
— Прочти.
Люба собралась с мыслями, а потом тихо начала:
— «Река линялыми шелками…» Надо же! — пробормотал Игорь, уйдя в свои мысли.