Учитывая дурман в головах от травки, дело шло к кровавым порезам, что, наверняка, могло сократить отдых ввиду создания полевого госпиталя. А еще, не дай Бог, могли доиграться и в кое-что поопаснее. От таких перспектив у меня в душе появилась грусть.
Но то, что я увидел, очень удивило. Как в фильме «Леон киллер», неожиданно из-за спины спаррингующих, стал проявляться, именно Ефим. Придерживая одной рукой подбородок чуть в сторону, второй аккуратно обтекал предплечье и властно отнимал нож. После чего трофей улетал и втыкался в дерево.
Так он обезоружил всех. Метал все в тот же ствол. Судя по тому, что ко всем подбирался сзади, притом одинаково, выверенными движениями, и, хоть, при ярком свете, но, практически, незаметно, сложилось впечатление, что такое дело для Ефима весьма привычное.
Подошел он ко мне, чуть оторопевшему, кивнул в сторону торчащих в ровной линией ножей, и сказал: – аккуратненько, однако!
Через пару дней был еще знаковый разговор с Ефимом. Не самым ранним утром, я метров в двадцати от палаток разминался, в том числе, исполнял простой боксерский бой с тенью. Недалеко Ефим курил утреннюю трубку. Остальной лагерь еще почивал после ночных шалостей.
– Я вижу, ты крутой боксер, – услышал я сбоку.
Поворачиваюсь, вижу долговязого мужика, судя по одежде, также из приезжих, потому что аборигены одевались чуть по-другому.
– Может поспарингуем, – предложил мужик, так и не дождавшись моей реакции на первую фразу.
– Отчего ж не поспаринговать, – отвечаю ему. Как-то не хотелось показать себя боягузом. – только скажи, в чем от этого будет мой интерес.
– Проигравший выставляет ящик пива, – с ухмылкой говорит долговязый.
– Я не пью, такое мне не интересно, – передразнивая его ухмылку, отвечаю.
– Тогда на желание.
Но тут в разговор вмешивается Ефим.
– Ваши дела ерунда, – начал он. – если есть что предъявлять, то предъявляй. А игры с возможными увечьями, или, даже с погибелью, это дурное дело. Тебя, мужик, мы видим впервые. Может ты и опасен. А с другой стороны, если мы тебя положим, какой нам резон прятать тело и откупаться от ментов.
– Если думаешь, что здесь потешишь гордыню, то нет, иди своей дорогой, – в этот момент я ощутил жесткую суровость в интонации Ефима.
Мужик молча потоптался, развернулся и, что-то пробурчав, потопал себе.
– Подвергать себя и других риску погибнуть просто так, от настроения, играясь – непростительная ошибка, грех. – назидательно проговорил Ефим.
– Убийство, вообще грех, – поддерживаю я.
– Оно, конечно, в заветах это не разрешается, но есть детали, – ухмыльнулся Ефим.– почитай Ветхий Завет, Коран, там упоминается немало убийств в праведном смысле. Притом не сразу все влазит в стереотипы. Когда Иисус Навин захватил Иерихон, то приказал убить не только боеспособных побежденных, но и женщин, стариков и детей, вместе с животными. А пророк Евсей за-то что его дразнили детки, при помощи медведицы убил и их. И такие примеры показанные не как ошибки, а как святое дело.
Вот у мусульман прямо разрешено мочить на войне противников, или, если тебя назначили судьи палачом – преступников, да и при самообороне. Так что убивать не всегда грех. Главное не ошибиться.
– А ты убивал? – интересуюсь.
– Мало кто будет раскрывать свои тайны, особенно на такую тему, – не стал отнекиваться Ефим.
Часа три прошло. Мы с Ефимом сидели на краю скалы. Молча рассматривали сонно проплывающие мимо облака. Вдали, аж за речкой среди орешника стало что-то мелькать. Криков не слышно было – все-таки далековато. Но суета и мелькание быстро дергающихся людей стало настораживать.
Но резко все успокоилось. От того места быстрым шагом, с подчеркнуто безразличным видом затопал мой напрашивавшийся спарринг партнер. Сквозь листву все-таки было видно, что в орешнике кто-то остался, притом недвижим.
Грусть, вперемешку с тоской, от того, что возможно, было преступление передо мною, но повлиять не могу, сдавило мою грудь.
– Возможно, мне тогда не стоило останавливать тебя против того мужика, – сказал поднимаясь Ефим, – надо бы кое-что исправить.
Он нагнулся, подобрал пару камешков. Поподбрасывал каждый в руке, оставил себе один. Прищурился, глядя на мужичка. Я невольно ухмыльнулся – докинуть камень метров за четыреста, или пятьсот, до семенящего мужичка нереально.