Отец, это огромный белый дракон, что лежит у её ног. Под плотной чешуёй она не слышит биения его сердца. Пронзённый самым страшным оружием — мечом, который зовется Лютый, он убивает без единой надежды на воскрешение. Сердце папы остановилось навсегда.
Твари, что восстали из ада, злобствуют и хохочут. Ада, тётя Ада, это она всё подстроила, это она убила папу.
Аппа… — Чан Ми закричала. Она вспомнила всё. Она вспомнила лицо своего отца, — Аппа…
Грозный воин в золотых доспехах резко остановил своего коня. Он обернулся.
— Папа! — Чан Ми бросилась к нему. Толпа расступалась перед ней, бой замер.
Лиён спрыгнул с коня. Как же так? Всего мгновение назад он простился со спящей дочерью, которая самостоятельно приняла решение стереть себе память и вот она тут, но уже взрослая. Сколько же лет прошло в том времени? Он подхватил подбежавшую девушку и совсем как раньше подбросил её вверх, поймал, прижал к груди. Доспехи царапали щёку Чан Ми, но она этого не замечала. Она пыталась прочесть в глазах отца его мысли.
— Папа, ты меня ненавидишь?
— Чан Ми, моя маленькая принцесса, разве я могу? Ты — биение моего сердца, моя кровь, самое дорогое, что есть в моей жизни.
— Но тогда, в этом адовом замке, я была уверена, что зло должно быть наказано… Всё вышло из-под контроля, я не смогла остановиться. Я сорвалась… — слёзы текли по щекам, смешиваясь с пылью битвы. Лиён смотрел на перепачканное лицо дочери, такой взрослой, но ещё такой маленькой.
— Ты Великая Ведунья, в тебе кровь Белых Богов и кровь Дракона! Разве можешь ты потерять контроль? Нет! Ты всё сделала правильно. Любое твоё решение является небесным провидением.
“Чан Ми… Чан Ми…” — будто сквозь толщу воды послышался голос матери, она звала свою дочь.
— Папа, идём со мной? Ты, очень нужен мне сейчас. И мама, она грустит, она так страдает в разлуке с тобой.
Лиён снова прижал к себе дочь. Как объяснить? Он задумчиво смотрел на сгустившийся воздух в центре поля. Как бы ему хотелось, чтобы прямо сейчас, эти врата разомкнулись и уже на его землю ступила Оленька. Он тоже страдал.
— Пап?
— Принцесса Ван, вытри слёзы. Всему свое время, ты знаешь это лучше, чем я. Возвращайся скорее, — он легонько подтолкнул её в сторону марева. Чан Ми сделала шаг назад и взглянула на отца.
— Я всё вспомнила, папа, и теперь никогда не забуду, — она положила руку к груди, сделала ещё один шаг и исчезла. Вместе с ней исчезло и марево, через которое, хоть и размыто, но Лиён видел Оленьку. Они попрощались взглядами теперь уже навсегда. Он смотрел вдаль до тех пор, пока звук битвы не вернул его в реальность.
— Каждому своё время. Будь счастлива, принцесса Ван Чан Ми, проживи хорошую жизнь.
Он занес меч над головой и бросился в бой.
Чан Ми, цепляясь за подоконник, медленно опустилась на пол. Вспомнить всё оказалось непосильной ношей, но она плотно сцепила зубы и до крови сжала кулаки. Больше она не забудет ничего, довольно. Пришло её время, и она это чувствовала. Откуда-то издалека она слышит отчаянный призыв.
— Сейчас, мама, сейчас, подожди минутку, дай прийти в себя.
Чан Ми поднялась, в окно ярко светило солнце. “Сколько меня не было?” Не важно. Постепенно слабость отступала и она прислушалась. Мама не просто звала её, это был крик о помощи! “Чан Ми, скорее, помоги!” Собрав волю в кулак, Чан Ми сконцентрировалась на мамином голосе и шагнула в пустоту…
Яньсинь бродил по пляжу до рассвета. Он не мог решиться. Единственно правильным выходом было уехать, причем немедленно, но он не мог. Это разбивало ему сердце и причиняло невыносимую боль. Даже находиться в одном городе с Малышом было нестерпимо больно. Он хотел быть рядом, держать за руку, обнимать, целовать и… Янсинь схватился за голову и сел на влажный песок. Все эти мысли сводили с ума. “Я мужчина, я должен быть сильным. Я должен уехать. Но почему? Почему я кому-то что-то должен? Почему мужчина не может проявить слабость? Я не бесчувственный сухарь, я плачу, когда грустно. Я хочу любить и быть с любимой! Почему я ДОЛЖЕН?!”
— Яньсинь, сынок, вот ты где, — тётушка Ци неуклюже ступала по песку. Было в её лице что-то странное. Как будто она была одержима, зациклена на нём. Раньше он этого не замечал. Она же и сейчас, как ни в чём не бывало, шла к нему с улыбкой на лице. Но улыбка эта была чужой.