Прежде чем я ответил, я вдруг вспомнил недоуменное выражение в ее карих глазах, когда я кивком пригласил ее выйти на улицу. Она-то знала, кто я. Возможно, она подумала, что я хочу передать ей что-нибудь от Сэмсона. Теперь я понял, каким образом Сэм узнал, что Чак не имеет алиби за вчерашний вечер. Это она сказала Сэму. И даже зная, что Чак почти наверняка убийца Пэм, она решилась пойти на риск и, обеспокоенная, вышла ко мне, забыв в тревоге свою сумку. А потом появился Чак, и он нес ее сумку, в которой нашел пистолет и, должно быть, ее удостоверение или что-то в этом роде. И тут же вслед за этим меня избили и вероятно должны были убить, — и потом они покинули клуб и привезли ее в это безлюдное, уединенное место.
— Сэм, — сказал я, — он знает!
Вешая трубку, я слышал его проклятия. Я бросился в машину. Спидометр показывал почти девяносто. Проехав пять или шесть миль, я очутился у перекрестка: узкая дорога пересекала шоссе, уходя вправо и влево. Я выругался и помчался дальше. Но ни одна машина не появлялась в свете моих фар, и в конце концов я развернулся и поехал обратно к перекрестку. Раздумывать о том, в какую сторону они могли свернуть, было некогда; я свернул налево, на неровную, ухабистую дорогу и остановился, выключил фары, вышел из машины, открыл багажник. Я нашел инфракрасный прибор для ночного видения и снова сел за руль. Если они увидели бы меня на этой темной, безлюдной дороге, мне была бы крышка, — и ей тоже. Я медленно ехал с выключенными фарами, вглядываясь в темноту через маленькую трубку.
Теперь этот прибор называется ноктовизором, или трубкой ночного видения, хотя во время второй мировой войны он назывался снайперскопом, так как им пользовались снайперы, а также армейские водители машин, которые шли в темные ночи, выключив фары. Глядя через эту трубку, я мог на расстоянии двухсот-трехсот футов видеть очертания любых предметов, невидимых в темноте простому глазу. Ведя машину, я представлял себе лицо Чака, когда он меня ударил; лицо Пэм в морге, — и лицо Люсиль. Я вспомнил, как мне пришло в голову, что если бы не толстый слой косметики и не эти металлические волосы, Люсиль, возможно, была бы очень хорошенькой.
Я был почти готов повернуть обратно и попробовать в другом направлении, как вдруг я увидел в трубке моего прибора отчетливые очертания автомобиля. Он стоял у самой дороги, справа от меня, и я остановился, не доехав сотню футов, прошел их пешком, захватив с собой молоток. Автомобиль принадлежал Чаку, и в нем никого не было.
Ночь была черной, безмолвной, разметавшиеся по небу тучи скрывали луну, но глядя в трубочку, я различал очертания разбросанных тут и там деревьев и кустов. Но мои четверо будто сквозь землю провалились. Они оставили машину справа от дороги, поэтому я пошел направо.
И вдруг я их увидел: четыре отчетливых фигуры, ярдах в пятидесяти от меня. Что они делали, было непонятно. Я бросился к ним, стараясь не производить шума, который мог бы привлечь их внимание. Потом я приостановился и пошел медленно, крадучись, пока не услышал голос Чака. Я все еще не мог разглядеть их невооруженным глазом, но через ноктовизор я увидел, как длинная рука Чака схватила Люсиль спереди за блузу и рывком разорвала ее от ворота донизу. Двое других, стоя позади Люсиль, держали ее за руки. Я подобрался ближе, сжимая в руке молоток.
Теперь я увидел их собственными глазами. Я слышал напряженный голос Чака, злобные, дикие, грязные слова, которые он швырял в Люсиль, красочно расписывая, что он и его два товарища сделали с Пэм вчера вечером. Потом он сказал ей, что они собираются сделать с ней.
Я был так близко от них, что мог бы схватить их, и вслушивался в то, что говорил Чак, так напряженно и внимательно, что не заметил, как луна понемногу выскользнула из туч. И вдруг лунный свет посеребрил все вокруг мягким, но ярким сиянием — и в тот же миг я узнал двух спутников Чака: это были Крыс и Коротышка. Крыс меня заметил.
Еще прежде, чем он успел крикнуть, я увидел в руке Чака пистолет, увидел, как он поднял руку и ударил Люсиль пистолетом по голове, как она, согнувшись, упала наземь, услышал, как подростки закричали:
— Берегись, Чак! — Это я бросился к ним, размахивая тяжелым молотком.
Чак круто повернулся, и из дула пистолета вырвалось пламя; я увидел, как те двое кинулись мне навстречу. Чак целил мне в лицо и готов был выстрелить второй раз, и я швырнул в него молотком, услышал, как молоток ударился об его тело, и в то же мгновение, упершись в землю левой ногой, повернулся и прыгнул на тех двоих. Один не успел отскочить в сторону, и мой левый кулак угодил ему в живот, вдавив его чуть не до позвоночника. Когда он падал, я ударил его ребром ладони по шее. Второй, — тот, что поменьше, — оказался в двух ярдах от меня, и в руке у него был пистолет. Я оттолкнулся и прыгнул ногами вперед, изогнувшись телом влево. Пуля пролетела у моей головы, и я, приземлившись и скользя по траве, ударил его в ногу правой ступней. Он тяжело упал на спину, а я поднял ногу и со всей силой ударил его пяткой в пах.