Робин взяла у меня из руки стакан и сказала:
— Давайте не будем столь мрачными.
— Давайте не будем.
Она опять пошла к бару. Я следил за ней, смотря, как грациозно колышется белая плиссированная юбка над ее изящными, обтянутыми нейлоном икрами. Она начала смешивать новую порцию.
— Полегче, — сказал я. — Потихоньку да полегоньку.
Крошечные атомы бурбона, кажется, встретились в моем желудке с родственниками, которых я поглотил вчера вечером. А тут еще готовится подкрепление.
Она кивнула:
— Потихоньку да полегоньку. — И протянула мне стакан, содержимое которого было уже не таким темным, как в первый раз. Она закурила.
— Это сумасшествие, — сказал я. — Мне ведь работать.
— Вы и работаете.
Я попытался это осмыслить.
— Работаю, да. Прекрасная работа.
Она улыбалась полными, красными губами, восхитительно приоткрывшими ровные, белые зубы. Я отпил большой глоток. Я почувствовал, как он скользил у меня в горле, словно шарик горячего воска, и шлепнулся в общую массу воска у меня в желудке. Мой желудок приятно булькал.
Робин стояла на шаг от меня; она приблизилась на шаг. Это не оставило между нами ничего, кроме нас самих. Она вглядывалась в меня; ее дыхание, вылетая из полураскрытых губ, трепетало у моего горла.
— Что случилось с кончиком вашего уха? Левого уха?
— Его откусила девочка. — Я не хотел ее рассмешить; я просто хотел посмотреть, как изменится выражение ее лица.
Оно не изменилось. Она просто затянулась сигаретой и выпустила дым мне в лицо.
— Шелл, Шелл, — сказала она, — вы острите. Что случилось с вашим носом?
— Его откусила девочка.
Она тихо засмеялась и тряхнула головой; масса рыжих с оттенком ржавчины волос разлетелась вокруг ее лица. Она открыла рот, собираясь что-то сказать, но передумала и вместо этого засмеялась. Она снова затянулась. Так могло продолжаться весь день. Я отступил к дивану и сел, избежав второй порции дыма. Она подошла и тоже села. Близко. Ко мне на колени.
Я опустил стакан и в конце концов поставил его на ковер.
— Не оставляйте его там, — сказала она задорно.
— Почему?
— Вы можете попасть в него ногой и перевернуть его.
— На кой черт мне попадать в него и переворачивать его?
— Дурачок.
Я взглянул на нее. Она дышала мне в лицо, и я видел ее розовый язык. Глаза ее были совсем близко, мое лицо отражалось в них, всего в каких-нибудь двух дюймах от меня.
— Шелл, — тихо и мягко.
Всего один дюйм. «Шелл, Шелл, Шелл», — дыхание, шепот.
А потом она упала на меня, и я видел только сузившиеся глаза, и пряди густых рыжих волос, и теплые, влажные губы, и ее руки обвились вокруг моей шеи, и ногти нежно и мягко чертили какой-то узор у меня на щеках.
Может быть, я был пьян. Как вы думаете?
Впрочем, кому интересно, что вы думаете?
Глава восьмая
Я завязывал галстук, когда Робин лениво сказала:
— Шелл, знаешь что?
— Что?
— Ты как греческий бог. Греческий бог со сломанным носом.
— Бог — нет. Со сломанным носом — да.
— Я серьезно. — Я повернулся и посмотрел на нее; она глубоко вздохнула и медленно потянулась. Интересно.
— Который час? — спросила она.
Я посмотрел на часы.
— Почти полдень. Пора бы мне быть в городе. Я не был у себя в конторе со вчерашнего дня. Так дело совсем развалится.
— Ну и пусть. Кому оно нужно? — Ее глаза горячо смотрели на меня.
— Должен зарабатывать на жизнь, Робин. На что же я стал бы покупать бурбон?
— Должно быть, так. Приходи ко мне опять, Шелл.
Я весело усмехнулся.
— Приду, приду, ведьма.
— Что-оо?
— Ведьма. Та, что на помеле. Призрак.
Она перевернулась и сказала сонным голосом:
— Уходи, уходи прочь.
Я ушел. Солнце стояло почти над головой и было краснее и горячее, чем белки моих глаз. Я сел в кадиллак, дал полный газ, свернул влево на бульвар Беверли и остановился у первого кафе справа. Я долго и энергично жевал полудюймовый антрекот с разрезом посередине, который, вероятно, проделал кинжал матадора, проглотил несколько поджаренных картошек и запил тремя чашками черного кофе. Я решил, что если буду осторожен, я протяну до вечера. Пот сочился из всех пор и капал на одежду.
Моя контора — на втором этаже Хэмилтон Билдинг, на Бродвее, между улицами Третьей и Четвертой, в центре Лос-Анджелеса. Я поднялся в лифте на второй этаж, дошел до своей двери, остановился, улыбнулся и сказал: