— Шпион! Грязная вонючая ищейка! Негодяй! Подлый сукин сын!
Его лицо дергалось и кривилось, когда он выкрикивал эти слова, нижняя губа снова треснула и струйка крови окрасила рот. Он почти вопил, выкрикивая грязные ругательства; я его не прерывал. У меня было такое чувство, будто он заслужил на это право.
Уходя, я кивнул хозяйке, сидевшей на крыльце.
— Думаю, я сделал все, что мне было нужно, — сказал я. — Большое спасибо, мадам.
Она, моргая, смотрела на меня.
— Все в порядке?
— Конечно, — сказал я, — все в порядке, Хэтти.
Глава десятая
Было невыносимо жарко, градусов девяносто девять[12] в тени. Я оставил верх кадиллака открытым, и теперь подушки припекали, как раскаленная сковорода. Глаза у меня горели, голова болела, спина ныла, — фактически каждая частица моей анатомии требовала ремонта. Проглотив чашку кофе в маленьком открытом ресторанчике, я поехал обратно к центру города.
В лавке новинок Генри показывал «художественные» слайды очередной паре туристов. Я прошел в дверь позади книжного шкафа и сразу окунулся в атмосферу кипучей деятельности.
Рядом со мной, прислонясь к стене, тучный, лысый человек изучал листок с какими-то заметками. Я спросил его:
— Какой забег сейчас в Голливуде?
Он поднял глаза.
— Пятый. Через пару минут. Поставили?
Я отрицательно качнул головой.
— Только что приехал. Как идут дела?
— Ужасно. Я очень рассчитывал на этого Фэнси-Дэна. А он? Выползает из ворот; бежит, вихляя по всему треку; широко разбегается на поворотах — и проигрывает. А я остаюсь с носом. Представляете себе?
Я сочувственно пощелкал языком.
— Может быть, на следующей лошадке отыграетесь.
— Может быть. — В тоне его звучало сомнение. — Разве что на этой Джуди-Дрим[13]. Но после последнего провала я, право, не знаю. А что, — сказал он, оживившись, — если еще раз попробовать Фэнси-Дэна? Цену они снизят, а он, в конце концов, должен же выиграть. Во всяком случае, надо подумать, на какую лошадь лучше поставить.
— Разумеется, — сказал я. Я подошел к висевшей на стене программе, просмотрел ту часть, что касалась пятого забега в Голливуд-парке, и выбрал Посланника. Это был трехгодовалый жеребец, соперничающий с более зрелыми лошадьми, что уже само по себе делало ставку сомнительной, но он был в хорошей форме. А кроме того, мне понравилась его кличка — Посланник.
В забеге будут участвовать десять лошадей и на все десять будут щедро ставить. Я уже давно понял, что можно выиграть в одном забеге и даже во многих забегах, но что единственный способ не проигрывать постоянно заключается в том, чтобы систематически вести записи, — или вообще оставить лошадей в покое.
Итак, я подошел к окошку и поставил десятку на Посланника.
Поскольку была суббота, деньги принимали двое. Я дал свою десятку лопоухому субъекту, сидевшему справа, и сказал ему:
— Номер семь в пятом забеге в Голливуд-парке. Делаю ставку.
— Ваши инициалы?
Я сказал:
— Ш. С., — и он записал их сверху на квадратном белом листке бумаги, а против них написал «7–5-ГП». Под этой таинственной записью он вывел «10–0–0». Он бросил десятку в щель металлического ящика-кассы и выдал мне копию листка.
Между этими двумя кассирами на высоком табурете сидел человек мощного сложения, с деревянным лицом, около шести футов ростом и пяти футов в плечах. Вам, наверно, знаком этот тип — парень с железными мускулами и соответствующим мозгом. Я спросил парня, взявшего у меня деньги:
— В чем дело, мальчики? Драгун приставил к вам охранника?
Он впервые посмотрел на меня и сказал ровным голосом:
— Все в порядке, приятель. Мне нравится его общество. Между прочим, следующие за вами тоже хотят сделать ставку.
Я вышел из очереди. Очевидно, Драгун принял меры против возможности повторения махинации Брукса-Зэркла. Но теперь я представил себе, как они осуществляли свою маленькую авантюру. Довольно остроумно, надо сказать.
Я огляделся. В одном из кресел, в углу, привольно откинувшись, сидел мой закадычный друг Эдди Кэш. Я направился к нему и сел в соседнее кресло.
— Джуди-Дрим, — сказал я. — По последним сведениям.
Он поднял глаза, и его чувственные губы тронула улыбка, но как только он увидел, кому она предназначена, он тотчас стер ее с лица.
— Вы! — произнес он так, будто это было бранное слово.
— Я, — сказал я любезно. — Так что учтите — Джуди-Дрим. Прямо из лошадиных уст.