С каждым днем орнитолог торопился все больше. Обычно они возвращались позже всех и раньше всех уходили в море. Орнитолог был беспощаден к себе, но это не давало ему права быть беспощадным к другим.
Виктор разыскивал птенцов, греб, делил с орнитологом еду. Но даже в лодке, когда на веслах сидел орнитолог, Виктор не позволял себе уснуть. Он не хотел уступать. Он родился у моря и в свои тринадцать лет был высок и костист, как шестнадцатилетний. В нем текла кровь его дедов-поморов, и в нем жило тяжелое дедовское упрямство. Он скорее умер бы, чем показал, что ему трудно. Но орнитолог не замечал ничего. Он не замечал подчеркнутой старательности Виктора. Он был равнодушен к неприязни мальчика, как был бы, наверное, равнодушен к его любви. И за это Виктор почти ненавидел его.
Но рядом с ненавистью жило другое.
Виктор вырос у моря и знал, что такое труд. Против воли он отмечал неутомимость этого человека, который даже не счел нужным сообщить свое имя и отчество. И Виктор злился, потому что сам не мог разобраться во всем.
На пятый день к вечеру вершины материкового берега окутались грязными облаками. Задула моряна. Виктор и орнитолог находились в это время на небольшой луде, прикрытой от ветра островом. Закончив обход, орнитолог мельком взглянул на широкий пролив, отделявший их от базы. На середине пролива, гонимые ветром, плясали барашки.
— Кажется, застряли, — сказал орнитолог.
Виктор молчал. Он не хотел ни решать, ни советовать.
— Придется плыть на кордон — переждать.
— Ветер слабый, — хмуро отозвался Виктор, глядя на носки сапог.
— Здесь слабый, мы за островом. Посмотри, что делается в салме.
Взгляд Виктора скользнул к середине пролива. Там, как лоскуты бумаги, мотались под ветром чайки.
До острова, на котором стоял кордон, было метров триста. Через десять минут они уже входили в небольшой домик, стоявший на берегу бухты.
Летом кордон пустовал. Две железные кровати с продавленными сетками занимали половину комнаты. У стены — печка с дверцей, прикрученной проволокой. На столе — кулек с солью. На стене, обклеенной старыми обоями, жирно написано чернилами: «Наблюдатель Васильев — браконьер».
— На чердаке должно быть сено, — сказал орнитолог и вышел.
Скоро он возвратился с охапкой слежавшегося сена и разложил его на одной из кроватей.
— Можешь ложиться. Я пока спать не буду.
Виктор исподлобья взглянул на него.
— Дождусь полного прилива, нужно вытащить лодку, — пояснил орнитолог.
— Я тоже не буду спать!
Орнитолог пожал плечами и, присев к столу, вытащил из сумки тетрадь.
Виктор сел на кровать. Через минуту ему захотелось вытянуть ноги. Через две минуты он спал.
Утром, проснувшись, Виктор долго лежал, не открывая глаз, ожидая, что его сейчас потрясут за плечо и придется вставать. До никто не приходил его будить. Повернув голову, он увидел орнитолога, который спал, прижавшись щекой к раскрытому блокноту. Руки его, со сцепленными пальцами, были протянуты вдоль стола.
«Лодка!» — вспомнил Виктор. Осторожно, стараясь не скрипеть пружинами, он слез с кровати и вышел на берег. По небу бежали рыхлые низкие облака. На другом берегу бухты кланялись ветру недоростки-березы. Оттуда доносился глухой шум и через равные промежутки времени над камнями, уходящими в море, вздымались снопы брызг. Кордон был хорошо защищен от ветра. В самой бухте было сравнительно тихо. Лишь иногда заходила сюда шальная волна, накатывалась на берег и, едва коснувшись кормы лодки, рассыпалась пеной и брызгами.
Лодка была вытащена на берег по самой большой воде. Значит, орнитолог все-таки караулил ее.
Постояв у воды, Виктор побрел к озеру, которое начиналось в полусотне метров от кордона. У самого берега он спугнул выводок крохалей. Утка, тревожно озираясь, поплыла к середине; за ней, как нанизанные на одну нитку, потянулись утята. Их можно было подбить палкой.
Виктор вернулся к кордону.
Орнитолог уже стоял возле дома и смотрел на середину пролива, где вздымались неторопливые волны. Отсюда они казались игрушечными, но Виктор знал, что даже моторные баркасы остерегаются выходить в море в такую погоду.
— Старайся не ходить без нужды около озера, — сказал орнитолог, не оборачиваясь. — Не стоит беспокоить выводки.
Виктор промолчал.
— Ну что ж, можно спать дальше. А жаль… Очень жаль! Ты будешь спать?
Вопрос был обращен прямо, и не ответить было нельзя.
— Нет.
— Захочешь есть, — ложись спать.