Я должен был действовать.
Я должен был отбиваться.
Слишком поздно. Теперь уже слишком поздно.
Липкие горячие яичные существа, слипшиеся воедино, легли на меня тяжелым горячим ковром.
Я отпихивал живую стену обеими руками. Я поднял колени. Я пытался выскользнуть.
Слишком поздно.
Я пытался выползти из-под этой стены, но тяжёлый живой ковёр припечатал меня спиною к полу.
Он не остановился у меня на талии, а стремительно двигался на грудь.
Неужели он дойдет и до головы? Неужели он меня раздавит?
Я лупил его обоими кулаками.
Слишком поздно, чтобы их оттолкнуть. Слишком поздно, чтобы им помешать.
Слишком поздно, чтобы не дать им добраться до моей шеи. Как же тяжело и жарко!
Я мотал головой из стороны в сторону. Я пытался выкатиться из-под них.
Но всё было без толку.
Слишком поздно. Слишком поздно сопротивляться.
И теперь я лежал здесь в ловушке. И чувствовал, как они подбираются к подбородку.
Чувствовал их дрожь. Их пульсацию.
Десятки яичных монстров, слепленных воедино. Живых. Живая пелена яичных существ накрывала меня.
Накрывала.
В тот момент, когда тяжёлый горячий ковёр добрался до моего подбородка, я сделал глубокий вдох и задержал дыхание. Руки и ноги были придавлены к полу, выскользнуть я не мог.
Я не мог даже пошевелиться.
К моему удивлению яичный ковёр остановился у моего подбородка.
Я протяжно, со свистом выдохнул.
И ждал.
Неужели они и впрямь остановились?
Да.
Они не заползли мне на голову. Они лежали на мне сверху, не переставая пульсировать, словно две дюжины сердец бились в унисон.
Так тепло.
Мне было так тепло под ними. Чуть ли не уютно.
Я вздохнул. Впервые за все это время я перестал дрожать. Руки и ноги согрелись. Я больше не чувствовал пробегающего по спине озноба.
Тепло. Я чувствовал себя хорошо и приятно.
На моём лице появилась улыбка. Я чувствовал, как вместе с холодом исчезает и страх.
Я понял, что яичные существа не пытались мне навредить.
Они хотели мне помочь.
Они слиплись воедино, чтобы образовать одеяло. Тёплое уютное одеяло.
Они старались не дать мне замёрзнуть.
Они спасли мне жизнь!
Под тёплым пульсирующим одеялом мне вдруг стало очень спокойно. Внезапно захотелось спать. И я погрузился в тихий сон без сновидений.
В замечательный спокойный сон.
Но он не подготовил меня к ужасам следующего утра.
29
Пару раз в течение ночи я просыпался. Больше всего меня беспокоило то, что я сплю не в своей кровати и не у себя дома.
Но пульсирующее тёплое яичное одеяло меня успокаивало. Я закрывал глаза и снова засыпал.
Утром меня разбудил чей-то сердитый голос. Я почувствовал, как кто-то грубо ухватил меня за плечи.
Кто-то сильно тряс меня, стараясь разбудить.
Я открыл глаза и увидел нависшего надо мною доктора Грея в белом халате. Его лицо было искажено гневом. Он бешено тряс меня, неистово крича:
— Дана, что ты сделал? Что ты сделал с яичными монстрами?
— Что? — пробормотал я в полусне. Я изо всех сил пытался сфокусировать взгляд. Разгневанный учёный так сильно тряс меня за плечи, что голова моталась взад-вперёд.
— Отпустите! — наконец, выдавил я.
— Что ты с ними сделал? — вопрошал доктор Грей. — Как ты превратил их в одеяло?
— Это… это не я! — запинался я.
Он злобно зарычал.
— Ты всё испортил! — взвизгнул он.
— Пожалуйста… — начал я, изо всех сил пытаясь отогнать сон.
Он отпустил меня и обеими руками вцепился в яичное одеяло.
— Что ты сделал, Дана? — повторил он. — Зачем ты это сделал?
Он сорвал с меня одеяло и с очередным яростным воплем швырнул его о стену.
Яичные создания ударились об нее с мягким шлепком. Послышались тоненькие страдальческие возгласы. Одеяло сложилось и безвольно шмякнулось на пол.
— Не нужно было этого делать, доктор Грей! — завопил я наконец прорезавшимся голосом. Я вскочил на ноги. Я всё ещё ощущал тепло яичного одеяла.
— Вы им сделали больно! — кричал я.
Я опустил взгляд на жёлтое одеяло. Оно беззвучно пузырилось там, где упало. Оно не двигалось.
— Ты позволил им касаться себя? — спросил доктор Грей, скривившись от омерзения. — Позволил им себя накрыть?
— Они спасли мне жизнь! — заявил я. — Они собрались в одно тёплое одеяло… и они спасли мне жизнь!
Я снова посмотрел вниз. Яичные существа по-прежнему оставались единым целым. Одеяло, казалось, кипело. Бешено пульсировало. Словно от волнения. Или от ярости.