А в это время Остап переключился на Загипу. Девушке показался просто чудовищем этот щетинистый верзила, с плоским лицом, потрескавшимся от ветра, с налитыми кровью бычьими глазами. Загипа забилась в угол, а Остап, растопырив руки, двигался к ней. Почти потерявшую сознание девушку Остап поднял одной правой ручищей и отнес в соседнюю комнату, что-то рыча себе под нос.
Шолпан же подошла вдруг к хорунжему с улыбкой, словно была готова обнять его.
- Хорошо! - кивнула она головой, с ужасом прислушиваясь к стонам Загипы, доносящимся из другой комнаты. - Иди поближе...
Захар подошел.
- Ах, - сказала Шолпан, уцепившись за шашку хорунжего, - ну зачем тебе эта штука? Носишься с ней, ровно овца с палкой, которую ей привязывают на шею, чтоб не чесала свои раны...
Хорунжий стал покорно снимать шашку. Он и шинель бы снял в эту минуту!
Шолпан с силой ткнула его в грудь острым концом щипцов. Удар пришелся прямо против сердца, и хорунжий бессильно согнулся и присел на пол. Тогда Шолпан еще раз ткнула его в грудь железными щипцами. Потом схватила обеими руками бочку с закваской для выделки кож, что стояла в углу, и вылила ее содержимое на полулежащего хорунжего, пока он не пришел в чувство.
В одну минуту Шолпан оказалась у себя дома. Она даже не бежала, а прыгала, точно заяц. Никто ее не успел заметить. Она вспомнила про выемку у стога сена, в которую утром провалилась овца. Сейчас это место казалось ей самой надежной крепостью, которую не знает ни одна живая душа. Отправившись в свое убежище, Шолпан прихватила лом, которым пробивала обычно лед на реке, чтобы напоить своих овец.
Внутри "пещера" была глубока и просторна. Немного отдышавшись, она прислушалась к тому, что происходит снаружи, и проговорила:
- Ну-ка, сунься, окаянный! Вот этим ломом я тебя огрею похлеще, чем щипцами!
Снаружи все было тихо. Мерно жевали сено котные овцы. Эти звуки окончательно успокоили Шолпан.
* * *
Расстояние между домом учителя и своим показалось Хахиму бесконечным. Он хотел одного - скорее первому добраться до дома и успеть спрятать револьвер, что лежит под подушкой, и переметную сумку, в которой были листовки.
Пожилой солдат показался ему не слишком рьяным конвоиром. Он ехал, рассеянно поглядывая в сторону степи, и у него было доброе лицо простого крестьянина. Хаким подумал, что его острый нос и остроконечная бородка указывают в сторону степи, точно два пальца. Всю дорогу он молчал, а ведь настоящий казак мог много успеть выпытать за это время... Хаким первым нарушил молчание:
- С какой стороны Анхату вы перешли? Или со стороны моста?
Гречко не ответил.
"С какой же целью и откуда едут эти казаки? - размышлял Хаким. - Едут к Бударину, Солянке. Значит, пришли сверху, может от Уральска? Тогда выходит, что их центр разгромлен и они бегут из города. Это похоже на правду - едут спешно, лошади заморенные..."
Подъехав к дому, Хаким весь похолодел от неожиданной догадки - а что, если их много, этих казаков, другие, может, уже перевернули весь дом вверх ногами, нашли оружие, переметную сумку...
Сердце его замерло - у южной подветренной стороны была привязана оседланная лошадь.
"Так неожиданно и глупо попасть в руки врага! Неужто и над моей головою занесена шашка?" - пронеслось в голове Хакима.
В сенях топтались чужие люди. Они, деятельно орудуя ножом, обдирали шкуру с овцы, подвешенной за задние ноги к поперечной балке. Здесь же на полу, запачканном кровью, валялись баранья голова и внутренности.
Хаким поспешно вошел в дом. Двое бритоголовых казаков, точно хозяева, сидели у очага и, макая поджаренный хлеб в сливки, с жадностью поедали, чавкая. Один из них соорудил себе вместо стула целую башню из подушек и одеял. Еще один казак развалился на полу возле печки, подстелив хорошее одеяло, и курил.
Бедная старушка дрожащими руками подкладывала кизяк в печь, и губы ее шептали молитву. Увидев сына, она громко, во весь голос зарыдала.
- Перестань, мама, не плачь! - обнял ее Хаким. - Это безобидные казаки. Они нас не тронут. Тише, мама, тише.
- Господи! - воскликнула мать. - Да я ж думала, тебя заберут, за тобой пришли. Все, все разнесли в пух и прах, даже Коран истоптали ногами. А твои бумаги, сыночек, что были в хурджуне, порезали на курево. Видишь, какой чад-то!..
- Тихо, мама, тихо...
- Белолобую овечку зарезали...
И старуха Балым снова залилась горючими слезами.
- Не зарезали они, - сердито проговорил Адильбек, - долбанули по голове обухом - и все. По-поганому убили. Попала в русские ручищи овца!
Адильбек, обняв Хакима за шею, горячо зашептал:
- Я запрятал твой алтыатар*... И остатки твоих бумаг тоже...
______________
* Алтыатар - револьвер.
Хаким кивнул, прикусив губу: молчи, мол!
- Хозяин, что ли? - спросил тот казак, что лежал на боку у печки. Откуда?
- Да, хозяин, - смело отвечал Хаким. - Ходил к табунам в степь. Лошади далеко на тебеневке, в тридцати верстах отсюда...
- А много лошадей?
- Да, есть.
- Ты грамотный джигит, да?
- Учусь в Уральске. А сейчас вот дома - школа ведь закрыта.
Еще издали Хаким увидел свою сумку. Пачка листовок была рассыпана по полу.
Тот, что сидел на одеялах и подушках, взял одну листовку, порвал, свернул большую цигарку и стал внимательно разглядывать арабские буквы.
- Эй! Что здесь написано? - спросил он.
Хаким был уверен, что казак не знает казахского языка, на котором была отпечатана листовка. К тому же и держал он листок вверх ногами.
- Это рекламные бумаги компании "Караев - Акчурин". Здесь напечатано об их товарах. В эти бумаги приказчики заворачивают мыло. Знакомые торговцы дали мне бумагу для курева, - Хаким говорил небрежно.
Услышав имена известных богачей-миллионеров, казак покачал головой и не задавал больше вопросов.
Пришли Остап и Захар. Все казаки, топая сапогами, вошли в комнату, а Хаким вышел седлать коня. Вскоре во двор вышел его недавний конвоир с бараньей тушей на плече. Он долго возился, привязывая ее у седла. Запах свежей крови вызывал у Хакима тошноту...
Прикрутив тушу сыромятными ремнями, Гречко не спеша приблизился к Хакиму.
- Ты - большевик? - спросил он тихо по-казахски. - Так знай: плохое дело затеяли они, - он кивнул в сторону дома, - убьют тебя - вот что, как подъедут к Бударину...