- Итак, ваше превосходительство, вы не хотите по доброй воле подчиниться областному Совдепу? Хорошо. У меня больше вопросов нет, проговорил Яковлев, вставая.
Михеев сделал вид, будто не расслышал его последних слов, и с удивлением спросил:
- Вы уходите?.. Вас отвезут на санях. Долг гостеприимства - тех, кто приезжает к нам с добрыми, мирными намерениями, встречать доброжелательно и с уважением. Вы не можете себе представить, господин Яковлев, какое огромное удовольствие доставила мне беседа с вами. Да, кстати, мы с вами могли бы хлебом-солью встретить вышедшие из Оренбурга войска. Только, к сожалению, я не знаю, роты это или полки? И когда они прибудут сюда? Вы, случаем, не знаете, господин Яковлев? - Михеев подался вперед и замер, ожидая, что ответит Яковлев.
- Господин председатель, вы, наверное, лучше меня знаете, сколько дней потребуется войску, чтобы пройти расстояние в триста километров. Судя по вашим словам, сомнительно, что вы встретите Оренбургский отряд хлебом и солью... Впрочем, это доброе намерение. Будьте здоровы!
- Всего хорошего, господин Яковлев.
Слегка кивнув головой, Яковлев вышел из кабинета.
3
- Полезная болтовня!.. Хотел показать свою силу... Ясно: как мы и предполагали, из Оренбурга вышли войска. Когда я в разговоре между прочим спросил: "Роты это или полки?.." - он проговорился: "Отряд!.." Отряд - это около батальона, если верить словам Яковлева. Я ему не дал окончательного отказа, но и ничего конкретного не обещал. Держал, как говорится, на длинной веревке и вдалбливал в его дубовую башку, что казаки - исконные вояки, привыкли к оружию и не сразу их можно заставить жить мирно. "Надо, - говорю ему, - действовать постепенно, полегоньку, уговорами..." - говорил Михеев, сидя в кабинете у генерала Акутина.
- Он начальник их или рядовой? - спросил Акутин. Свинцово-бледное лицо его продолжало оставаться неподвижным и непроницаемым.
- Все они там начальники, а этот, что был у меня, кажется, тоже председатель. На язык остер, в шовинизме меня обвинил. Ха-ха-ха... А при следующей встрече непременно скажет: "Почему не становитесь большевиком?" Иронизируя, Михеев поглядывал на дверь, словно Яковлев только что вышел из кабинета.
- Я думаю, вы закончили с ним как положено?
Михеев чуть сощурил глаза, он понял, на что намекал Акутин - на арест Яковлева.
- Куда он от нас денется, господин генерал? Ведь это дело нескольких часов.
"Хитрый же ты человек, - подумал Акутин, глядя на Михеева. - Старая хитрая лисица: не даст ни захлопнуть лапу в капкан, ни следов не оставит. Но ничего, всему свой черед. Придет время, запляшете у меня, как на ежовых шкурах, босоногое мужичье, серошинельники! Дайте только поднять казачков..."
Акутин сидел молча, свинцово-бледное лицо его, казалось, стало еще бледнее.
- По-моему, надо сначала прибрать к рукам поселковых совдеповцев. Ваше мнение?.. - холодно обратился он к Михееву.
- Гм, гм, это, пожалуй, верно...
...Как ядовитая степная змея, готовясь напасть на жертву, зловеще шипит, поводя головой и угрожающе выбрасывая вперед жало, - белые генералы, притаившись, ждали удобного момента для нападения. Едва ушел Яковлев, они собрали военный совет. К атаманам казачьих станиц, расположенных восточнее города, поскакали нарочные с тайным предписанием: шестому полку Бородина совместно с дарьинскими казаками встретить Оренбургский отряд и разгромить его, не допуская до города; седьмому полку, соединившись с казачьими сотнями, движущимися со стороны Нижней Барбашевки, Бударина и Илецка, подойти к городу и быть готовыми к мятежу.
Руководство всеми операциями взял на себя генерал Акутин.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Когда Амир пришел на квартиру отца, во дворе стояла рыжая лошадь Быкова, запряженная в сани. Сам Быков сидел на санях, доверху нагруженных почерневшей кугой. Кивком головы поздоровавшись с незнакомым человеком, Амир прошел в дом.
Мендигерей сидел у окна и курил.
- Папа, - спросил Амир, подойдя к отцу, - далеко ль так рано собрался? В аул?
Мендигерей ответил не сразу. Он несколько секунд сидел молча, чувствуя смертельную усталость и страшную головную боль. Веки, казалось, налились свинцом и клонились книзу. Таким он вернулся с заседания Совдепа. Да и на заседании как-то был задумчив, не выступал, а только одобрительно поддерживал говоривших.
Вместо ответа он спросил сына:
- У тебя, случайно, нет порошка от головной боли?
Только теперь заметил Амир, что лицо у отца багрово-красное, а глаза помутнели, будто влажный туман гулял под ресницами.
- Ты болен, папа? Ты так изменился... А порошок, кажется, в кармане старого костюма... Я сейчас сбегаю.
- Нет, нет, не надо. Если здесь нет, то не ходи. Я сейчас уезжаю. Срочное дело, и задерживаться я не могу. Только вот ждал тебя, чтобы попрощаться.
- Так ведь у тебя температура! Смотри, как горят щеки! Разве можно в таком состоянии? Куда же ты едешь?..
Что-то тревожное проникло в сердце Амира. Мендигерей, задумчиво глядя на сына, сказал:
- Нет, у меня температура нормальная. А голова болит да болит... Это у меня иногда бывает, особенно когда долго не пью чай. Ты спрашиваешь, куда держим путь? В такое тревожное время люди предпочитают умалчивать, куда они едут и зачем. Наши деды говорили: "Сын узнает цену дитяти, когда сам станет отцом". Знай, и тебе придется не раз испытать такие поездки, и запомни: один ум - хорошо, а два - лучше, но услышанное не всегда способен удержать человеческий язык. Понял? Да, впрочем, Амир среди ваших студентов много горячих споров. Все вы еще молоды и будьте осторожны. Учтите, Войсковое правительство не дремлет, оно следит за каждым из вас. Если не преданный друг, не делись мнением. Абдрахман пока остается в городе, заходи к нему, слушай его советы...
Амир не перебивал отца, но в душе не одобрял его. "Едет больной, а куда - сказать не хочет даже сыну. Читает наставления..."
Отец заметил, как удивленно смотрит на него сын, и не выдержал:
- Еду в Оренбург по секретному заданию исполкома, - и, торопливо натянув шинель, Мендигерей крепко обнял сына и поцеловал.
- Папа, - попросил Амир, - если заедешь в аул, передай привет маме и скажи ей, что я тоже скоро приеду.
- Возможно, ты ее увидишь раньше меня, - понизив голос, сказал отец.