– Как же так, живешь здесь всю жизнь и не знаешь, у кого сколько лошадей?
– У некоторых, конечно, знаю, которые по соседству. А в селе – кто их считал…
– Не знаешь? Ну так я знаю. Только не понимаю, почему ты не хочешь сказать правду Войсковому правительству. Интересно, если бы сюда пришли большевики, ты так же молчал бы?
Кисляк потупился и стоял, не поднимая глаз.
– Так вот, слушай: через два часа сообщи мне, сколько в селе фургонов, трудоспособных людей, не считая женщин, и сколько хлеба. Дальнейшие распоряжения будут потом. А сейчас – иди…
– Господин капитан… – начал было Кисляк, но его оборвал резкий окрик Белова:
– Никаких разговоров! Иди и выполняй приказание.
Кисляк молча побрел к выходу.
«С ним ни о чем не договоришься, – хмуро подумал он, выйдя на улицу. – Какие это ему нужны фургоны? Тележки, видимо… Сколько в селе трудоспособных… Что он еще задумал?»
Иван пересек улицу и направился к оврагу; он бежал, прячась за домами, перелезал через заборы и плетни, прыгал через канавы, не разбирая дороги, бежал прямо по огородам, оступался в темноте и зло сквозь зубы ругался. Но вот уже и дом Довженко. За домом огород и потом овраг. «Добрался», – облегченно вздохнул он и, чтобы немного передохнуть, пошел медленнее. Внезапно до его слуха донесся какой-то непонятный звук. Он присел и стал вглядываться в темноту. И сразу же различил силуэты всадников, подъезжавших к дому Довженко. И кони и люди в темноте казались огромными.
– Стой! Кто здесь? – окликнул грубый голос.
Белан понял, что казаки заметили его. Он пригнулся еще ниже и замер.
– Выходи! Буду стрелять! – раздался тот же голос.
Всадники объехали баню и приближались к высокому плетню, за которым притаился Белан.
«Что делать? – лихорадочно думал Иван. – Бежать – уложат на месте. Ждать – тоже нельзя». И вдруг ему в голову пришла спасительная мысль.
– Кого вам треба? – нарочито растягивая слова, громко спросил он.
– Тебя!
– Сейчас я. Только справлю нужду и встану.
– Брешешь! Куда это ты так бежал?
– С квасу меня. Пронесло. Думал – не добегу. И зачем я его пил? Провались он пропадом, чтоб я еще когда стал его пить. Сырой водой, видно, разбавили… Ох, – застонал Иван. – Прямо рвет в животе.
Ухватившись за свою спасительную мысль, Иван говорил и говорил, чтобы оттянуть время, а сам в это время оглядывался по сторонам, не зная, что делать.
«Неужели они нашли мешок? – холодея, подумал он. – Тогда конец. С двоими не справлюсь. Если уложить одного из винтовки, другой поднимет на ноги всю деревню. Нельзя».
Иван торопливо разрывал руками грядку, кое-как забросал землей винтовку и шашку. Подтягивая на ходу штаны, направился к казакам.
«Не сожрут же они меня, – подумал он. – Если арестуют, там видно будет, что делать».
– Покойник аль живая душа? – пробасил один из казаков. – Ты здешний?
– Сельский.
– Куда бежал? Что делаешь тут ночью?
– Я уж толковал вам, – заканючил Иван, – бежал по нужде, на двор то есть торопился. А сам я из этого дома. Ввечеру напился было квасу… Поначалу-то меня все пучило, а потом вот и пронесло. Просто спасения нет, а резь в животе, прямо невмоготу. Отродясь не пивал такого проклятого квасу.
– Брешешь. Це все чиста брехня. Вижу я тебя, прохвоста, насквозь. Подслушиваешь тут ходишь. Ну-ка, айда к хорунжему. Шагом марш!
– А далеко хорунжий-то? – схватился за живот Иван. – А то я, поди, не дойду. Не дотерплю то есть.
– Дойдешь, увидишь, где хорунжий. Айда, айда. Живо!
«Когда дойдем до следующего дома, кто-нибудь из нас будет валяться в пыли, – шагая между конвойными, решил Иван. – Кинусь на одного, а второй не будет стрелять в темноте, чтобы по своему не угодить. И пока он слезет с коня, я через плетень – и ходу. Недаром же у меня прозвище – Ванька-ветер».
Так прозвал Ивана Моисей Кисляк. Дело было давно, когда Беланы только приехали в Богдановку.
Кисляк, возвращавшийся в телеге из Теренсая, встретил бежавшего навстречу ему Ивана, тогда еще подростка.
«Ну и бегаешь ты, парень, – смеясь сказал Кисляк. – Другие ребята не могут угнаться за твоей пылью. Ну-ка, давай посмотрим, кто кого перегонит. Моя лошадь хоть и устала, но от двух верст не подохнет. Обгонишь – завтра дам тебе лошадь, поедешь на ней в поле. А я пойду пешком. Согласен?»
«Дядька, – запальчиво ответил Иван, – только лошадь-то распряги, а то с телегой не догонишь мою пыль».
Кисляк все это сказал в шутку, но бахвальство Ивана его разозлило, и он, чтобы проучить хвастуна, выпряг лошадь.
Ивану тогда не удалось перегнать Кисляка, но в деревню он прибежал рядом с ним.