– Собственными глазами, возле Шидерты… – начал было Нурым, но Фазыл поспешно перебил:
– Держи язык за зубами! Не вздумай болтать: «Видел, слышал». Арун-тюре объявил, что он красный болшабай[107], бежавший с окопных работ, что он из числа изменников-кердеринцев, посланный для разложения ханского войска. Ты знаешь, кто такие изменники-кердеринцы?
– О Фазеке, ведь Кердери – большой род. Откуда мне знать? – ответил Нурым и продолжал изумленно: – Ай да Маке! Вот джигит!
– Кердеринцев много, но изменник-кердеринец, который на стороне красных, то есть на стороне Айтиева и Бахитжана Каратаева…
Нурым вскинул брови.
– Айтиев все лето был у нас. Точнее говоря, весной, около двух месяцев. Почему его называют изменником? Он любил простой народ. Истинный учитель, наставник нашего Хакима. Мой отец очень уважает его. Если Мамбет вместе с Айтиевым, то он нашел себе умного товарища, – горячо проговорил Нурым.
– Ну, это как сказать, – ответил Фазыл неопределенно, но последние слова Нурыма, видать, пришлись хозяину по душе, он погладил голый подбородок, потом чуть закрутил кончики редких рыжеватых усов, помедлил и продолжал рассказывать о Мамбете: – Что скажешь о таком джигите? Телом вон какой: крепкий, сбитый, как пень. Лицо тяжелое, изрытое оспой. Кулачищами может кол забивать. Там, где шагнет, все живое в сторону шарахается. Медведь, да и только! Верно?! А нрав? Однажды женщины аула, пожилые, молодые – все, собрались и решили поколотить Мамбета. «Давайте набросимся сообща на этого чертяку, снимем штаны из шкурок и наденем на его непутевую голову. А то совсем, дьявол, распоясался: где схватит – там синяк, начнешь отбиваться – свалит тебя и платье на голову натянет, хоть задохнись, припрячешь еду – нет, найдет да и тут же слопает. Давайте проучим его хорошенько!» Собрались они в одном доме, пятнадцать женщин, и пригласили Мамбета к чаю. Кое-кто из них даже веревку, рассказывают, приготовил, чтобы связать Мамбету ноги. Пришел Мамбет, уселся, уплетает за обе щеки лепешку с маслом, попивает чай, но тут одна из женщин, крепкая и острая на язык, пнула его в бок и говорит: «Да подвинься ты, чучело. Ишь раскорячился, сколько места занял». И тут все женщины, сидевшие наготове, разом навалились на Мамбета.
«Эй, посуду разобьете, сороки! Будь вас хоть тридцать, мне вы ничего не сделаете. Не троньте лучше, а то хуже будет», – предупредил их Мамбет.
Минуты через две-три встревоженный аул прибежал к дому, откуда доносился неистовый женский визг. Оказывается, Мамбет свалил в одну кучу, словно тюки, пятнадцать женщин и уселся верхом на них. Те, что попали вниз, уже задыхались, а которые наверху визжали что есть мочи. Стоило им чуть пошевельнуться, как Мамбет предупреждал: «Спокойно!» – и щипал за бедра то одну, то другую.
Нурым смеялся до колик в животе.
– А помните, как Мамбет угнал сивую кобылицу Курлена, а потом поднял шум на две волости? – сквозь смех спросил Нурым. – Ловко он свалил пятнадцать женщин! Да еще верхом уселся. За копну сена их принял, что ли? Ай да Маке! Ну и Маке!
– Если пересказывать проделки Мамбета, можно весь вечер говорить – и не перескажешь. А как он бежал с окопной работы! Целая история. Сказка! В скольких переплетах перебывал, чего только не вытворял, пока из далекой России не дошел до Яика! История с сивой кобылицей случилась уже после того, как он перешел Яик.
– Да… – приготовился слушать Нурым, но хозяин раздумал продолжать:
– После расскажу. Когда с работы приду. Сейчас и я спешу, и тебе нужно отдохнуть. Поужинай и ложись спать.
Нурым был вынужден согласиться.
– Жаль, что спешите, я бы с удовольствием послушал про Мамбета. Вы что – ночью работаете?
– И ночью и днем. С тех пор, как образовали войско, работаем в две смены. Сегодня мой черед идти в ночную смену.