От такой похвалы Каржауов расцвел.
– Верные слова, Хамидолла, точная оценка. В мудрости Жаханши не сомневаются даже недруги. Однако еще немало невежд, которым чужды его великие начинания. Вот, к примеру, только вчера некий безумец Мамбет, вместо того чтобы принести пользу родному валаяту, совершил мерзкий поступок: угнал лучших аргамаков нашего правителя. Да еще взбудоражил джигитов в казарме, – удрученно сообщил Каржауов.
Губайдулла насторожился, но промолчал. «Э-э, значит, этот упрямец сразу в город отправился. Теперь понятно, почему он не ночевал на хуторе», – отметил он про себя.
– Разве этот безумец не родственник Жаханши? Он ведь тоже из рода Тана, – начал было Хамидолла, но Каржауов перебил:
– Верно говорится, что от одной кобылы рождаются и пегие и саврасые жеребята. В нашем роду Тана добрая половина – умные, образованные люди, а другая половина – сплошь жулье и негодяи, вроде этого самого Мамбета. Давно он баламутит народ; если бы попался мне в руки, я бы не пожалел, лично сам расстрелял такого, будь он хоть трижды родич!
Хамидолла сокрушенно покачал головой:
– Ойпырмай, а! Надо же, не только коней угнал, но еще и джигитов взбудоражил!
Каржауов, кажется, понял, что проговорился, затеял совершенно неуместный разговор.
Он поспешно поправился:
– Да ну, куда ему будоражить-то! Разве сознательные джигиты послушают баламута? Ему бы лишь коней воровать. Разбойник, разбойник и есть.
Разговор брата и гостя не понравился учителю. Его раздражало то, что Хамидолла во всем поддакивал кичливому чиновнику и даже как будто согласился с тем, что Мамбет и в самом деле разбойник.
– Разбойником Мамбет никогда не был. А если угнал коней, значит, слишком велика его обида. Он бесстрашен, смел и, конечно, будет мстить, я это знаю, – сказал учитель.
– Да какая там у него обида? Поцапался с Кирилловым, наглец, вот и бесится.
Губайдулла заговорил с жаром:
– А разве это не причина? Не оскорбление? Если человек защищает свое достоинство и борется с произволом обнаглевших офицеров-казаков, разве это плохо? Разве вы не разглагольствуете на каждом углу, что добились полной свободы? А между тем казаки бесчинствуют, как и прежде. Честь и хвала тем, кто хочет быть свободным! И не только хочет, но и смело борется за высокое достоинство гражданина!..
– Вот-вот, именно такие подзуживающие речи образованных людей и сбивают с толку смутьянов, вроде Мамбета. Теперь все понятно… Верно догадался наш глава, что Мамбет именно здесь набирается крамолы… Понятно, все понятно! – взъярился Каржауов.
– Как изволите понять ваше замечание? Хотите меня одной веревочкой связать с Мамбетом?
– Вы сами себя выдали, почтеннейший учитель. – Каржауов резко поднялся. «Вот откуда зараза исходит. Мамбета натравил старый бунтовщик, он, только он! И брат его большевик, и сам он втайне им сочувствует», – со злобой подумал он. – Могу вам сообщить, что мы знаем, где сейчас Галиаскар Алибеков.
Помолчав, Губайдулла спокойно ответил:
– Уважаемый Каржауов, умный человек взвешивает каждое слово и за каждое свое слово должен держать ответ. Я не Мамбет, а Мамбет не я. У каждого свой путь, своя вершина. «…Мы знаем, где сейчас Галиаскар Алибеков», – заявляете вы. Такими словами не бросаются. Господин Жаханша прекрасно осведомлен, кто я такой. С давних пор наши мнения кое в чем расходятся, но это вовсе не значит, что мы должны с оружием в руках идти друг на друга…
– Тогда почему же Галиаскар и Айтиев сколачивают отряды, захватывают оружие? Или Галиаскар вам не брат?
Губайдулла на мгновение задумался.
– Нет такого закона, по которому родственники должны придерживаться одних взглядов, иметь одинаковые мнения. Даже отец и сын иногда могут быть чужды друг другу. За примерами не надо далеко ходить. И Бахитжан, и Арун – Каратаевы. Оба султаны, оба образованны, однако они – люди совершенно разных идей. И даже есть слухи, что именно Арун-тюре выдал атаманам Бахитжана-тюре. Вполне допустимо, что у Галиаскара есть свои взгляды, свои идеи и цели. А мое отношение к нему – это дело сугубо личное. Одобряю я его или осуждаю, до этого нет никому дела, в этом судьей только моя честь и совесть. Совесть гражданина. Поэтому совершенно не к лицу образованному, мыслящему человеку укорять меня поступками брата.
– Перестаньте! И вы, и вы, прошу вас, перестаньте. Садитесь, дорогой гость. Чай остывает, – поспешил Хамидолла на помощь.
Но Каржауов садиться не стал. В юрте было много книг, связок газет и журналов. На стенке висели фотографии и образцы старинного оружия. Недовольный своим приездом, сердитый гость не осмеливался уйти сразу же и сделал вид, что заинтересовался книгами, потом начал рассматривать фотографии, дожидаясь, пока уберут чай. Понимая настроение гостя, Губайдулла выразительно взглянул на брата, как бы говоря: «Ну зачем тебе расшибаться перед выскочкой», но обеспокоенный Хамидолла повернулся к гостю, готовясь сладкими словами уговорить офицера сесть.