Учитель машинально снял шляпу, провел по волосам и снова надел ее, не замечая, что делает; мысли его напряженно искали выхода, а рука невольно зажала ворот просторного чапана из верблюжьей шерсти, который он надел вместо пыльника поверх сюртука.
– Ложь! – прошептал он. – Но разве ложь не один из приемов управления народом? И получаются звенья одной цепи: власть – ложь – произвол. Это тяжкая болезнь степи, ее вековая мука. Нет, не болезнь степи, а насилие, пришедшее в степь извне…
В прошлом году зашел разговор о сборе средств для содержания управленческого аппарата и армии Западного валаята. Тогда группа учителей предложила облагать налогами только баев, а бедняков, сирот, вдов освободить от непосильных сборов. Руководители валаята рассудили иначе. «Поскольку правительство единое, общее для всех, – заявили они, – значит, все должны платить налоги в одинаковой мере». Сто рублей с каждого двора – таково было решение валаята. Вот один из примеров управления народом! Вот одна из несправедливостей валаята. А как собирали войско? Первыми в списке оказались дети бесправных бедняков. Среди защитников валаята не оказалось детей баев и волостных правителей, биев и ишанов. А если были, то считанные единицы. Выходит, что валаят и кормят и защищают одни только бедняки. А кто ими управляет? Одни только Каржауовы…
На этот раз учитель не дотронулся до шляпы, а сделал лишь движение правой рукой, будто отгоняя назойливую муху. На самом же деле никакой мухи не было, а от множества несправедливостей так просто не отмахнуться.
– Потише, Мержан, не спеши. Путь недолог, доедем.
Мальчик и без того не торопил коня. Он понял, что отец сказал это просто так, машинально, так что можно не отвечать.
Снова нахлынули думы. «Почему Каржауовы приносят народу одно только горе? Все их дела бесчеловечны, но попробуй перечить – затопчут, состряпают ложный донос и бросят в тюрьму. С какой целью? Чтоб показать себя, свою власть. И объясняется это одним: карьеризмом. Мерзким желанием любым путем стать выше других, важней, значительней. Чужая честь, мечта, чужое достоинство и в грош не ставятся».
На душе Губайдуллы было так тяжко, что казалось, нет сил поднять головы. Он глядел на землю, но сейчас не замечал знакомой дороги между городом и Камысты-Кулем. Перед взором клубились обрывки мыслей.
Неожиданный приезд крупного чиновника валаята, его высокопарные речи, пренебрежение к гостеприимству дома взволновали Губайдуллу. О многом он передумал в дороге, осуждая правителей. Много повидавший на веку учитель не раз пытался найти корень зла, и каждый раз его мысли останавливались на одном и том же: «А что делать дальше?» Ответа учитель не находил.
«Ваши речи сбивают с толку таких смутьянов, как Мам-бет!» – говорит Каржауов.
«Правительство, которое заточило в тюрьму Бахитжана, преследует Мендигерея, может легко и меня обвинить в преступлении», – подумал Губайдулла. Он не боялся, но ему вдруг очень захотелось поделиться своими сомнениями с добрым, умным человеком, хорошо разбирающимся в последних событиях, Хабибрахманом Казиевым, заведующим шестилетней двухклассной русско-киргизской школой в городе Джамбейте. Эта школа издавна славилась своими учителями, учениками, добрыми делами.
В роду Казиевых было много и ученых и неучей. Хабибрахман Казиев среди них стоял особняком. Он был полной противоположностью Салыха Казиева, бывшего знаменитого управителя, ныне почетного члена Джамбейтинского валаята. Правнуки легендарного казахского батыра Сырыма, внуки красноречивого Казы, одного из двенадцати биев хана Джангира, дети не менее знаменитого отца, отпрыски славного, могущественного рода оказались на разных жизненных путях. Салых Казиев был всемогущим бием, одно слово которого приводило в трепет всех байбактинцев; Хабибрахман Казиев долгие годы учительствовал, воспитал многих джигитов, которые в городах и аулах честно служили народу. Хабибрахман пользовался огромнейшим авторитетом и безграничным уважением. Грозного Салыха все боялись, редко кто осмеливался въезжать без разрешения в аул Салыха, а к Хабибрахману шли толпой, дом его был всегда полон гостями и просителями…