– Вам кого? – сухо спросила она, словно никогда раньше не знала Хакима.
– Аже, я… Мне надо поговорить с Мукарамой по одному делу… – робко сказал Хаким и хотел войти, но старуха преградила дорогу.
– Мукарамы нет дома, – оборвала она Хакима и стала закрывать дверь.
Хаким не сразу нашелся что сказать; он успел просунуть руку, так, чтобы дверь не могла закрыться, и, собравшись с мыслями, проговорил:
– Аже, вы должны впустить меня. Я всего только на одну минуту. Одно только слово скажу и уйду. Ведь Мукарама дома, вон в той комнате сидит. Я ее видел…
Хаким замечал и раньше, что старуха с неприязнью относится к нему, но чтобы захлопывать перед ним дверь – этого не было. «В чем дело?..»
– Оказывается, ты не только под чужими дверьми околачиваешься, но и в чужие окна подглядываешь! – обрушилась старуха на Хакима. – Как это так – ни с того ни с сего ломиться и дверь к девушке? Где это видано? Вас только допусти, вы и в девичью спальню ворветесь!.. Мукарама больна и не велела никого впускать к себе. Убери руки и не хватайся.
Хаким вспыхнул, но сдержал себя и тихим извиняющимся голосом проговорил:
– Прошу прощения, аже. Я долго стучался, но никто не ответил. Вот и заглянул в окно. Ничего в этом плохого нет. Если Мукарама больна, то тем более я обязательно должен повидать ее.
– Нет, нет. Не велено!..
Но тут из комнаты в сенцы вышла Мукарама – Хаким увидел ее в просвет двери.
– Добрый день, Мукарама! Я хотел к тебе только на минутку, но аже не пускает меня. Мы никак с ней не можем договориться.
Девушка приоткрыла дверь, но молчала. Она безразличным взглядом обвела старуху и так же безразлично посмотрела на Хакима. Ее глаза, казалось, потускнели и были безучастными ко всему происходящему. Хаким растерялся. «Может, и в самом деле больна?» – мелькнула догадка. Он пристальней взглянул в лицо девушки, стараясь поймать ее взгляд, но она, как и в первый день их знакомства, смотрела куда-то поверх Хакима. Маленькая ямочка на правой щеке, которая всегда появлялась, когда она смеялась, теперь была еле заметна. Брови нахмурены, нижняя губа поджата. «Это что за перемена?» Робким, взволнованным голосом он спросил:
– Что случилось, Мукарама, что с тобой?
– Я вас не приглашала, – словно сдерживая гнев, ответила девушка.
– Да, мы условились встретиться в клубе, но вы же не запрещали мне приходить к вам домой! Я торопился увидеть вас!..
– Одного вашего желания недостаточно. Я в этом окончательно убедилась, – холодно проговорила девушка, все так же глядя поверх головы Хакима.
– Мукарама! – голос Хакима прозвучал умоляюще. – Что это? Я ничего не понимаю…
– Придет время – поймете.
– Мукеш, я ни в чем не провинился перед вами, чтобы так загадочно и холодно со мной разговаривать.
– Я никого не обвиняю, виновата сама…
Мукарама резко повернулась и ушла в комнату, Хаким ощутил на себе самодовольный взгляд старухи. Пока он раздумывал, входить или не входить, старуха захлопнула дверь.
Он все еще стоял перед дверью, когда его окликнули:
– А-а, молодой человек! Ты ко мне? Что, никого нет дома? – Вверх по ступенькам поднимался доктор Ихлас.
– Да, – растерянно ответил Хаким.
– Ну, садись на скамейку, присаживайся, побеседуем…
Глава вторая
В только что организованном Совдепе разгорались бурные прения, а враги в это время тайно готовили заговоры.
Заседания Совдепа проходили почти каждый день – один за другим назревали неотложные вопросы, и их надо было решать. Члены Совдепа выступали активно. Особенно подолгу говорил член Совдепа Яковлев. Он начинал свою речь всегда с опровержения: «Это нереально, это неосторожный шаг…» Сколько ни проходило заседаний исполкома, какие бы ни разбирались на них вопросы, Яковлев неизменно твердил свое: «Это нереально…»
На вчерашнем заседании рассматривался вопрос о претворении в жизнь решений съезда о земельной реформе. Яковлев, взяв слово, начал мягко и слащаво, как неизменный советник-дядя, но таким тоном, назидательным и безапелляционным, что возражений после него не должно было быть.
– Пока мы окрепнем и станем твердо на ноги, – говорил он, обводя присутствующих недвусмысленным взглядом, – нам нужно всячески обходить трудности, иначе говоря, лавировать на водоворотах, чтобы не опрокинуло нашу ладью. Короче, надо врага резать ватой…
Во время его слащавой и безупречно гладкой речи учитель Червяков, назначенный комиссаром просвещения, нетерпеливо ерзал на стуле, хмурил брови, недоумевающе поглядывал на председателя и, наконец, не выдержав, перебил оратора: