У очага две женщины варили курт. Каждый раз перед кочевкой Балым готовила курт. «Хоть недолго нам кочевать, – обычно говорила она невесткам, – но переправляться через глубокую Анхату не очень-то просто, поэтому надо все хорошенько упаковать, избавиться от лишнего жидкого груза…» Вот и сегодня она заставила своих келин-жан варить курт, а сама, довольная, с еще не высохшими на глазах слезами радости, принялась разливать гостям густой красный чай, то и дело ласково поглядывая на сына.
На дастархане лежали вкусные баурсаки, любовно приготовленные Балым для угощения сына, куски сахара, в цветной деревянной чашке стояло масло, были даже жент[46] и изюм, хранимый матерью для уразы[47].
– Ешь, светик мой, ешь! Наверное, соскучился по домашним кушаньям? Может, тары[48] тебе дать со сметаной? – суетилась мать, пододвигая чашку с тары к сыну.
Старик Жунус тоже доволен сыном, хоть и холодно встретил его. Глядя на Сулеймена, за обе щеки уплетавшего баурсаки, хаджи спросил:
– Что нового в городе, все ли спокойно?
– Какое нынче спокойствие, хаджи-ага, все вверх дном перевернулось. Белкулли[49], белкулли!.. – протягивая руку за очередным баурсаком, ответил сухощавый, разговорчивый Сулеймен. – Подошел я к Елекшаю[50], что мост возле Теке охраняет, и попросил у него табачку на понюшку. Вокруг никого нет. Тогда я спросил его: «Не отберут ли у меня коня в городе?» Дорогой я слышал такие разговоры, что в городе коней у приезжих отбирают. Елекшай напугал меня: «Придется тебе, Сулешка, тарантас самому везти, коня у тебя непременно заберут. Да не только коня, и чапан, и шапку заберут. Весь город, говорит, полон казаками и ханскими киргизами…»
Кадес и Тояш рассмеялись над тем, что Сулеймен ходил просить у русского табачку на понюшку. Им это показалось неприличным. Но хаджи не обратил на это никакого внимания. Он думал о другом. Ему и раньше приходилось слышать, что люди из Джамбейтинского правительства отбирают в городе у казахов лошадей, одежду и продовольствие, а джигитов записывают в белые отряды, но как-то все не верилось. Он хорошо знал, что Сулеймен мог приукрасить, наговорить много того, чего и не было, однако в его словах, видимо, было много правды.
Сулеймен продолжал:
– Я, значит, опять спрашиваю Елекшая: «А у тех, что по делу приехали, тоже лошадей забирают?» А он: «Фу, какой ты ребенок, Сулешка, разве кто без дела приезжает сюда, – у каждого какая-нибудь нужда есть. Так вот, у всех приезжих казаки и ханские киргизы отбирают хороших лошадей, а взамен дают кляч. Ты, говорит, поезжай сейчас к Мишке, знаешь Михаила Пермякова, что плотником работает?.. Поставишь у него в сарае лошадь, дашь ей сена и иди в город пешком. Постарайся закончить все свои дела днем, а ночью поедешь обратно…» Об этом же говорил мне и сват Бозымбет: «Отнимут у тебя коня, поезжай лучше на окраину к русским, днем найдешь Хакима, а ночью незаметно выедешь из Теке…» Поневоле пришлось заезжать к Михаилу Пермякову. Вот поэтому, хаджи-ага, и задержались мы, выехали из города только на следующую ночь. А Мишка говорил, что теперь казахи боятся даже скот на базар пригонять, скоро базара совсем не будет. Белкулли, белкулли, хаджи-ага!..
Пившие чай Кадес и Ареш делали вид, что очень внимательно слушают Сулеймена, и, когда кучер закончил, Кадес многозначительно протянул: «Да-а», а Ареш покачал головой. Затем они оба взглянули на Жунуса, стараясь угадать, как воспринял хаджи известие Сулеймена.
– Разве правительство не может призвать к порядку своих башибузуков? – спросил Жунус. – Как это так: у всех подряд отбирать лошадей и одежду?..
– В Кзыл-Уйе, говорят, еще строже, чем в Теке. Там и ночью никуда не скроешься, – ответил Сулеймен, вытирая с лица пот красным ситцевым платком.
– Мы думали, что в Теке уже все спокойно, в следующее воскресенье я на базар собирался, а оно вон как, оказывается, в городе-то!.. Хорошо, что ты предупредил нас, Сулеймен, – сказал Ареш, перевернув стакан вверх дном и отодвигая его от себя. Он этим давал понять хозяевам, что сыт и больше пить чай не будет.
– Ты что, своего красного вола хотел продать?
– Да. Хотел кое-что из одежонки купить, да и чай уже кончился.
Хаким все намеревался спросить у матери, где младшие братья, ему не терпелось поскорее увидеть их. И вот они вошли в юрту вместе с Дамеш.
Старуха прямо с порога заголосила:
– Ты что, Балым, никому ничего не сказала, что приехал твой сын? Вижу, ты хочешь скрыто от людей той сделать! Ну и скрывай. Разве ты не знаешь нашего степного обычая?.. Вот Адильбек, дай аллах ему здоровья, будет жив, будет уважать и ценить старую аже. Посмотрите, какой он принес подарок своей аже!..