– Жанкожа, позови Аманбаева! – приказал Азмуратов.
– Зовите его или не зовите, господин командир, а намерения его уже известны, – прохрипел Аблаев и кивком головы указал на шагнувшего к двери юношу, как бы говоря: «С этим тоже будь осторожней».
– Ладно, подожди звать! – отменил свой приказ командир.
Ему понравилось, что Аблаев не доверял и молодому юнкеру. Помолчав, командир сказал Аблаеву:
– Последите, чтобы никуда не уходил.
Аблаев с готовностью кивнул. Он уже обдумал, как будет сторожить Сальмена на квартире.
Глава одиннадцатая
Жоламанов и Орак почтительно вскочили, когда огромный Мамбет ворвался в дом. Среди сотников Мамбет был старшим и по возрасту и по чину, в свое время ворочал всеми интендантскими делами Джамбейтинской дружины.
– Ну, где твой Кара-Таяк?[115] – спросил Мамбет Жоламанова, едва переступив порог.
Кара-Таяком он называл офицера из Уила, но Нурым не сразу сообразил и с улыбкой глянул на Жоламанова, как бы спрашивая: «А это еще кто такой?»
– Кара-Таяк сейчас на квартире, в доме возле речушки, – доложил сотник. – Мы с Батырбеком ждем вас, чтобы обсудить это дело.
Нурым залюбовался Мамбетом: «Ну и наградил тебя аллах силой! Мышцы так и распирают одежду. А говорит-то как?! Словно колотушкой бьет… Сердце у него, наверно, львиное, не знает страха…»
– Зови! – зычно сказал Мамбет.
Жоламанов отправил двух джигитов за старшиной юнкеров.
– Будьте повежливей. Они сейчас вроде наши гости, – предупредил сотник джигитов.
Жоламанов стал делиться с Мамбетом своими соображениями:
– Офицер у них образованный, такой же высокородный чистоплюй, как братья Досмухамбетовы и Арун-тюре. Вопят о свободе, о равенстве, а сами презирают простых казахов. Я не верю, что они поднялись против валаята и хотят присоединиться к нам!
– Ты разве не из таких? Тоже офицер, но пришло время – ты отделился от своего косяка, от Кириллова к нам пришел. Разве не так? – спросил Мамбет, в упор глядя на Жоламанова.
Такого оборота Жоламанов не ожидал.
– Это совсем другое дело, Маке. Я – не «белая кость», а такой же, как и вы, и по образованию, и по натуре. Тут и говорить нечего… – запнулся Жоламанов, обидевшись.
– Значит, обмануть нас хотят? Зачем? Что им надо, как по-твоему? – резко спросил Мамбет.
– Настоящий враг изворотлив, хитер…
– Ни черта они нам не сделают! – отрезал Мамбет.
Он шагнул к окну, стал смотреть на улицу. Батырбек и Орак молчали, но подозрение Жоламанова смутило их, оба нахмурились.
Совершенно разными по характеру были эти пятеро джигитов, выросшие в различных уголках на первый взгляд однообразной степи.
Мало-мальски осознав себя, уже двадцать лет Мамбет шел наперекор всему, не оглядывался по сторонам. Всем своим видом он сейчас говорил: «Всколыхнул я всю орду, усмирю строптивых! Вот и чванливое офицерье потянулось ко мне!»
Жоламанов, не обладая решительностью Мамбета и находчивостью Орака, порою стеснительный, мнительный, сейчас мечтал об одном: скорее добраться до Галиаскара, до большевиков. Жоламанов стал сотником у повстанцев по совету своего родственника Галиаскара. Когда Джамбейтинский валаят принял решение оказать помощь казахам, захватившим Уральск, большевик Алибеков прислал к Жоламанову человека с наказом – поднять дружинников на восстание. Восстание вспыхнуло само по себе, но довести начатое дело до конца стало теперь главной заботой Жоламанова. Сейчас он не верил ни одному офицеру и был убежден, что Уильский кадетский корпус коварно хитрит. Он весьма сухо обошелся с прапорщиком и нетерпеливо ждал Батырбека и Мамбета. А теперь вот долгожданный Мамбет рубит сплеча: «Разве ты не из таких же?!» Что ему скажешь? Объяснить, что я сочувствую большевикам? Разве и так не видно, кто кому сочувствует?!»
– Прапорщик – хороший друг нашего Хакима, – подал голос Нурым. – Зовут его Сальмен. Сейчас он придет сюда, с ним можно обо всем потолковать.
– Сальмен, говоришь?! Сальмен Аманбаев, который в Теке учился?! – встрепенулся Батырбек.
– Да, Сальмен Аманбаев. Вместе с Хакимом учился.
– Так я его хорошо знаю!..
– В его искренности нельзя сомневаться, – ревниво сказал Нурым.
– Ойбой-ау, это превосходный джигит. Друг наш! – радостно поддержал его Батырбек.
Большую комнату, в которой могли бы свободно разместиться за дастарханом тридцать – сорок аульчан, сейчас заполнили люди в военной форме и при оружии. Одни выходили, другие заходили. До прихода Азмуратова Мамбет перекинулся несколькими словами со своими товарищами и разлегся на коврике, подложив под руку подушку. Могучая его фигура заняла весь простенок между окнами. В правом углу, ближе к печке, сидел на корточках Батырбек; как только улегся Мамбет, он тоже сел, скрестив ноги. Орак о чем-то рассказывал Нурыму. Жоламанов задумчиво прислонился к стене возле двери.
В доме имелись две двери, обе выходили в небольшие сенцы. Незнакомый быт казахского аула, встреча со старым знакомым Сальменом привели Мукараму в восторг. С утра она обошла несколько домов, узнавая, нет ли больных среди дружинников. Девушке хотелось поговорить с Сальменом, но она не знала, где он остановился.
– Певец-ага, – позвала она Нурыма, входя в дом. Щеки ее пылали румянцем от холода и возбуждения. – Что-то нет Сальмена. Обещал, а не идет. Проводите меня к нему, хочу узнать уральские новости.
Нурым встал, приподнял голову и Мамбет.
– Сальмен должен прийти, мы его тоже ждем, – ответил Нурым с улыбкой.
Мамбет недовольно сдвинул брови. Девушка ему не понравилась. «Прошлый раз в городе вклинилась в разговор дочь Аруна-тюре, здесь околачивается среди нас какая-то татарка. Неужели без этой красавицы не решатся мужские дела?» – раздраженно подумал он.
– Брат Нурыма, оказывается, жених нашей девушки-доктора, – объяснил Орак. – Вполне возможно, вам, Маке, еще придется стать главным сватом.
– Брат – ученый джигит? – пробасил Мамбет.
– Образованный.
Открылась дверь, и вошел Азмуратов. Все уставились на него. Был он среднего роста, строен, худощав, серолиц, нос небольшой, крючковатый, глаза глядят в упор, по виду за тридцать, в новой совершенно шинели, с блестящими золотом погонами. Вслед за ним вошел юный джигит и остановился у порога. Минуты две стояла настороженная тишина.
Азмуратов обвел острыми глазами сидящих командиров, недоуменно скользнул по фигуре девушки. Он не поздоровался.
– Проходите, – сказал Орак, кивком указывая на передний угол.
– Мне и здесь неплохо, – кичливо ответил Азмуратов.
Воцарилась неловкая тишина.
– Садись! – грубо бросил Мамбет.
– Я пришел не сидеть, а говорить с начальником дружинников. Кто из вас командир? – невозмутимо спросил офицер.
– Я, – стараясь смягчить голос, отозвался Мамбет.
Азмуратов недоверчиво посмотрел на огромного человека, разлегшегося на ковре, заметил его изуродованное ухо. «Как отметина у верблюда», – подумал офицер и неожиданно спросил по-русски:
– Какое училище вы окончили? Ваше звание?
– Окончил Мергеновский кадетский корпус с отличием. Офицер действующей дружины, – ответил Мамбет тоже по-русски.
– Такого кадетского корпуса не было.
– Я его сам создал. И сам закрыл.
Орак не удержался, хмыкнул. По вызывающему тону Мамбета Азмуратов понял, что говорить с ним будет трудно.
– Я об этом спросил потому, что в военное время за жизнь солдата отвечает командир. Знания и способности командира решают исход боя. Мне хотелось бы знать о маршруте вашего похода и о ваших целях.
Мамбет ответил прямо:
– Я не умею красиво говорить. Весь твой отряд пойдет с моей сотней, а ты останешься с моими джигитами. Сколько вас человек?
– Чтобы объединиться с вашей сотней, мне нужно знать о ваших целях.
– Ты мне скажи короче: хотят офицеры Уила объединиться с нами или не хотят?