— Угу, — согласился боцман и, опрокинув рюмочку, захрумкал ее огурцом.
Водка произвела с Яковом Ефимовичем положительную метаморфозу — он наконец обрел способность к разговору, а не только к жеванию.
— Ух! — первое, что он сказал. — Хорошо! — и добавил: — Как часто мы не ценим плодов цивилизации, пока жизнь не лишит нас их. И всего-то каких-нибудь трое суток без первого, а я уже готов душу продать за тарелку борща.
Тетка Марта с готовностью налила боцману полную тарелку борща и плюхнула туда столовую ложку сметаны.
— Да что уж вы, Яков Ефимович, — запричитала она, — да к чему уж вы... душу-то. Я вам и так налью. — И она опрометью метнулась на кухню еще за какой-то закуской.
Прикончив борщ, боцман достал из кармана носовой платок и, вытерев им вспотевшее лицо, сказал:
— Я почему в амбаре-то оказался... Мы ведь с другом в Германию поехали, за машинами. Денег подсобрали. Я даже свои старые «Жигули» под это дело продал. Но все равно не хватило и пришлось подзанять. Но не в этом дело. Купили мы с Петром билеты на автобус, чтобы, значит, подешевле было, — пояснил он, — самолетом-то дорого, ну и поехали. А по дороге наш автобус ночью тормознули и заставили дань платить. Одно слово — мафия. Ну все скидываться начали — доллары собирать. А Петька ж свое кровное ни в жизнь не отдаст... Ну и сцепились они... Ну и я тоже... — Боцман потрогал фингал под глазом. — Короче, бандюки эти все у нас с Петькой отобрали. Подчистую. Спасибо, что еще живыми оставили. Ну и куда после этого ехать? Повернули назад. Петька домой подался, а мне куда? Домой нельзя — Светка велела на все лето сюда ехать. Денег нет — все деньги бандиты отобрали. Что делать? Как быть? Ну добрался сюда кое-как, побродил по округе, потом забрался в сарай соседа вашего, — кивнул он тетке Марте, — и решил перекантоваться там до лучших времен. Подожду, думаю, присмотрюсь, а там видно будет. Хорошо, что хоть Фиру в огороде удалось подстеречь. Он меня по ночам в дом пускал и подкармливал.
— Ну вот вам и объяснение вашего привидения, — повернулась я к тетке Марте. — Вот кто ваш рассольник съел и котлетами закусил. А вы все «нечистая сила, нечистая сила!»
Мы дружно рассмеялись, а боцман громче всех. Он так самозабвенно гоготал, что я испугалась, как бы соседи не приняли его смех за артобстрел и снова не прибежали бы к нам на подмогу. Но, к счастью, боцман быстро угомонился и, хлопнув еще одну рюмочку водочки, продолжил свой рассказ. А мы с Лялькой стали слушать его с повышенным вниманием.
— И странные же у вас тут творятся дела, — сказал Яков Ефимович, отправляя в рот большой кусок сала.
— А что такого странного вы здесь увидели? — спросила я.
— Да-да, — тут же присоединились все остальные, — что?
Боцман отодвинул от себя пустую тарелку, откинулся на спинку стула и, вновь утерев платком вспотевшее лицо, начал рассказывать.
-— Я по ночам по большей части не спал — промышлял насчет провизии. — Кстати, это я у вас молоко стащил, — признался он тетке Марте, — и одеяло тоже. — Оно там в сарае лежит. — Боцман хотел показать на сарай Прокофия Ивановича, но не сориентировался и махнул рукой в сторону леса. Впрочем, это было не важно, все и так всё поняли.
— Ну так что же такого странного вы здесь увидели? — снова спросила я.
Боцман поерзал на стуле, выбирая более удобное положение, потом вновь склонился к столу и, понизив голос, сообщил:
— Всю первую ночь я почти что не спал — холодно было. Это я потом, уж извиняйте, стащил одеяло у вашей соседки и подушку тоже. А в ту ночь холод был страшный. Днем-то уже тепло, как летом, а ночи еще очень холодные.
От воспоминаний о холодной ночи Яков Ефимович передернулся и опрокинул для сугреву еще одну рюмочку из тех, что выставил на медном подносе Фира. Он никак не мог подойти к сути дела, и это начинало нервировать.
— Ну так что там ночью-то было? — снова спросила я, теряя терпение.
Боцман кивнул, но снова потянулся к рюмкам. Однако, вовремя опомнившись, что непозволительно частит с выпивкой, убрал руку под стол и, слава богу, продолжил свой рассказ.