— Марьяша, — Лялька высунулась из столовой, — у тебя лишние джинсы есть?
— Лишнего не держим, — отрезала я. — Только самое необходимое. К тому же в мои джинсы ты все равно не влезешь.
Это был сознательный удар ниже пояса. Я злилась на Ляльку за то, что она всегда беспардонно лезла в мою жизнь и при этом все вопросы решала единогласно, то есть одним своим голосом. Что скажет, то и будет. А может быть, я не согласна?
Но сегодня Лялька почему-то не обиделась.
— Да ладно, не жмоться, — заныла она, — дай какие-нибудь джинсы-стрейч, как-нибудь натяну. Не поеду же я в своем эксклюзиве. — Лялька указала на свой нежно-персиковый костюмчик от «Живанши».
— А в «эксклюзиве» надо дома сидеть. — Я надавила коленом на сумку и застегнула молнию. — Все готово, — сказала я. — Можно ехать. Пап, ты термос зарядил?
Отец вышел из кухни с двухлитровым никелированным термосом.
— И бутерброды нарезал.
В это время зазвонил его мобильник. Отец взял трубку, и в его голосе тут же появились особые, хорошо мне знакомые нотки.
Сразу стало ясно, что звонила дама.
— Да, Аллочка, конечно, помню... Да, конечно... Что?! Как послезавтра? Ведь ваша предзащита назначена на двадцатое... А я как раз собираюсь уезжать...
В трубке отчаянно завизжал голосок какой-то Аллочки, которая очень возражала против отъезда своего... научного руководителя. В голосе отца снова произошли изменения, и мне это сразу как-то не понравилось.
— Не надо плакать, Аллочка, — сказал он голосом, каким обычно говорят мужчины, на которых можно в жизни положиться. — Я сделаю все, что смогу.
После этих слов я уже по-настоящему занервничала.
Что значит «все, что смогу». Единственное, что в ближайшее время он должен смочь, это найти Фиру. А все Аллочки мира могут пока подождать.
Но, увы, не для моего отца. Он сказал в трубку, что попытается все уладить и, отключив телефон, с виноватым видом уставился на меня.
— У моей аспирантки, Аллочки... то есть у Аллы Леонидовны Переверзевой, — поправился он, — послезавтра предзащита. Работа ее хорошая, но ты же знаешь, как легко завалить молодого диссертанта. И если что-то пойдет не так, ее даже некому будет поддержать.
Отец смотрел на меня с ожиданием понимания и поддержки. «Ну всем нужно понимание, — зло подумала я, — и Аллочке, и отцу, и еще хрен знает кому. Одной мне оно не нужно. Зря я отказалась от Максовой помощи. Уж лучше ехать с жутким Володей, чем совсем одной». От злости я шваркнула сумку на пол.
— Да что ты нервничаешь, Марьяшка? — встряла Лялька. — Пусть Викентий Павлович остается со своей Аллочкой... то есть с Аллой Леонидовной. — Лялька подмигнула мне красиво накрашенным глазом. — А мы с тобой смотаемся в Киев. Мне все равно на праздники делать нечего.
Лялька схватила первые попавшиеся сумки и направилась к выходу.
— Только заедем сначала ко мне, — бросила она на ходу. — Переодеться надо.
Я тоже подхватила сумки и двинулась вслед за подругой, но тут снова зазвонил телефон. Это звонил Макс из аэропорта.
— Марьяшка, ты еще дома? — спросил он, забыв поздороваться. — Очень хорошо. У меня к тебе большая просьба. Сейчас к тебе заедет Володя, завезет пакет с документами. Передай это, пожалуйста, нашему партнеру в Киеве. Имя и адрес написаны на конверте. Можно было, конечно, курьера послать, но раз уж ты едешь... Ну так как, Марьяша, сделаешь? — В голосе Макса прослеживались просительные нотки.
В этот момент в дверь позвонили. Прибыл Максов водитель Володя. В руках он держал огромный букет цветов и два фирменных пакета с изображенными на них яйцами Фаберже.
— А цветы тоже партнеру передать? — спросила я в трубку.
— Цветы? Какие цветы? Ах цветы! Нет, это тебе, — рассмеялся Макс. — И еще там в пакете наши фирменные конфеты, к юбилею заказали. Обязательно попробуй, говорят, вкусные. Все, Марьяшка, объявили посадку. Целую. Будь осторожна. Я позвоню тебе из Мюнхена. И прости меня, гада, за хлопоты... Так передашь?